– Эва? – уточнила девушка, чуть помедлив, словно не хотела по ошибке меня оскорбить. – Эвлин?
И все еще робко, но прекрасно – как такое возможно? без ненависти? спокойно? благородно? – протянула ко мне руки, испещренные следами войны.
Лейла, почему ты никогда не рассказывала, кто твоя мать?
Как, интересно, я должна была рассказать? Я и не говорила, что она поломойка, ни разу, ты сам принял это как данность; очень самонадеянно. Я сказала лишь, что она живет на западном берегу.
Знакомый смех, этакий изящный взрыв свежести. Она беззлобно рассмеялась и поведала, что здесь, в торговых центрах «Бенито Серено» и «Релаксарама», был уничтожен хоть и небольшой, но опасный очаг сопротивления, обнаружены оружейные запасы, что всегда к месту, тяжелораненых сейчас переправят в полевой госпиталь в штаб-квартиру, и я могу поехать с ними, а могу остаться; нужно укреплять торговый центр и укомплектовывать блокпосты, скоро хлынет поток беженцев, и справиться будет непросто. Нет, Свободный Штат не захватил Лос-Анджелес, это все лживая пропаганда; за останки Южной Калифорнии воюют, по меньшей мере, дюжина группировок, и хотя правые силы, называющие себя Свободный Штат, разгромили черную хунту, которая первая вывела Калифорнию из Штатов, трех человек из их руководства убили, заманив в вооруженную засаду; прошлой ночью друзья на севере совершили воздушный налет, хотя, если честно, в Северной Калифорнии такой же беспредел, как и в Южной, а еще… Заметив мое замешательство, она замолчала, потом пожала плечами со словами: «К этому давно все шло, вот и пришло».
Масштабность развязки, как и столь вежливое безукоризненное хладнокровие перед ее лицом, выбила меня из колеи. Присутствие здесь Лейлы, совершенно неожиданное и полностью уместное присутствие в конце и в начале этого мира – и полнейшее равнодушие к моему изменившемуся статусу! Ее однозначное и окончательное приятие моего женского обличия! Она вела себя весьма вежливо, ходила в такой же, как все, одежде, ничто не указывало, что она была здесь главной; догадку подтверждало лишь добровольное, пусть и неорганизованное, почтение перед ней, которое выказывал рядовой состав.
Когда я сообщила, что останусь, мне нашли пару заношенных кроссовок, чтобы я не ходила босая, и определили мыть раненых. Потом раненых развезли, используя подвернувшийся под руку транспорт: микроавтобусы, автофургоны и грузовички с мороженым, а я присоединилась к тем, кто готовил еду из позаимствованных в супермаркете запасов. В центре торговой площади мы соорудили костер и подвесили над ним железный котелок, который нашли в кладовке какого-то магазинчика – должно быть, его выставляли в витрине на Хэллоуин. Кто-то раскопал в разграбленной лавке со стройтоварами банку с красной краской и на уцелевшей стене сделал надпись «ГОД ПЕРВЫЙ». Лейла по радиопередатчику общалась с кем-то азбукой Морзе. Я заметила, что, нажимая на клавиши аппарата, она рассеянно наблюдает за мной; в ее глазах не было ни удивления, ни радости расплаты, только отстраненная мягкая доброта. Вроде бы Лейла, но уже не та; что произошло с манхэттенской красоткой? Неужели она все это время вела партизанскую войну во благо своей матери? Неужели этот ослепительный кусок плоти и покорности все время был инсценировкой, имитацией, миражом? По-прежнему путались кудряшки ее волос, по-прежнему свежей выглядела бархатная кожа, но роковое безволие танцовщицы смылось вместе с ярким макияжем. Правда ли она страдала, когда я сделал ей ребенка, была ли настоящей кровь на полу такси, когда она вернулась ко мне, растрепанная, изувеченная, после гаитянской знахарки? И стало ли мое тело ее местью?.. Тупая, почти усыпляющая боль запульсировала в висках; а Лейла улыбалась мне стандартной вежливой улыбкой.
Ближе к полудню, после того как пленных расстреляли и я помогла их хоронить, она подошла ко мне и села рядышком.
– Мифам не угнаться за историей, мифы отживают. Матерь попыталась взять историю в свои руки, однако удержать не смогла – слишком скользкая.
Лейла осторожно, но как-то печально дотронулась до моей груди. Потом поинтересовалась, что со мной стало, когда я сбежала из Беулы, расстроив планы ее матери; и я поведала ей о своем рабском существовании у Зиро, о надругательстве над домом Тристессы. Когда я произнесла его имя, на меня накатила тоска, а глаза наполнились слезами.
– В свистящих звуках этого имени слышится вся горечь безысходности, – негромко, словно самой себе, промолвила Лейла. – Одинокая душа, затерянная среди обширных земель, как звезда в космосе; раздробленное, фрагментированное существование; он спрятал член у себя в заду и превратился в уробороса. Идеальное кольцо, заколдованный круг, тупиковая ситуация.
– Я думала, это большой-большой секрет.
– Много лет назад, задолго до моего рождения, он пришел к матери, когда та работала в Лос-Анджелесе пластическим хирургом; все конфиденциально, прямо государственная тайна. Можешь догадаться, чего он хотел. По ее словам, он предложил миллион долларов. Миллион долларов, чтобы внешность соответствовала содержанию; бедняжка, он был жутко растерян.
– Почему она ему не помогла?
– Мама объяснила, что он уже тогда был готовой женщиной, даже чересчур; да и первичные тесты вскрыли, на ее взгляд, практически неискоренимую составляющую его мужского «я».
Языки лагерного костра стали гаснуть. Американец мексиканского происхождения, который нашел меня среди руин, достал гитару и что-то тихонечко напевал на родном языке низким приятным баритоном.
– В мире историчности миф становится ненужным, – сказала Лейла. – Жрицы Кибелы на некоторое время перестали заниматься чудотворным рождением и превратились в бойцов штурмовых отрядов. Ты знаешь, раньше я напомаживала себе соски и отплясывала танец под названием Конец Света, чтобы вводить излишне доверчивых в искушение…
Раздался звонок полевого телефона. Я не слышала, что именно она говорила, хотя подозревала, что речь шла обо мне, потому что Лейла посматривала на меня время от времени, а один раз, словно желая ободрить, даже улыбнулась. Повесив трубку, она рывком подняла меня на ноги с того места, где я, свернувшись калачиком, ютилась у костра.
– Нужно кое-куда съездить, Эва.
«На побережье, неотложное дело, – так
