— Мне пора идти, — сказал я.
Кто-то скорчил рожу, а Линди сказала:
— Бу!
— Но ты же хочешь поступать в Академию, да? — спросила Крессия. Она снова ткнула меня пальцем в грудь. — Мы с коллегами решили, что ты достоин присоединиться к нашему блестящему обществу, философ Келлен. Конечно, тебе придется пообещать соблюдать одно правило.
— Какое же?
Она наклонилась и шепнула мне на ухо:
— Никогда больше не делай меня марионеткой в твоем кукольном спектакле.
27
ПОДСЛУШИВАЮЩИЕ
— А вы, кажется, завели себе друзей, — сказал Берен, когда мы шли по коридору к центральной лестнице. Он так и не сказал, зачем пришел и куда мы направляемся. — Что вы думаете о наших студентах?
Вопрос был вполне невинный, но по прищуренным глазам и напряженному взгляду Берена я понял, что это не праздное любопытство. Может, он хотел разведать, что я узнал об их отношении к Сенейре? Или о том, что они говорят об Академии? Я решил изображать дурака — это я умел и без штучек Фериус.
— Они вроде ничего, — сказал я.
Мне показалось, что вид у него слегка разочарованный, и вдруг поймал себя на мысли: пусть Берен думает, что я просто скрытничаю. Не хочу, чтобы он считал меня идиотом. Он остановился у подножия лестницы и оглядел толпы студентов в просторном внутреннем дворе первого этажа.
— Эти молодые люди — будущее, Келлен.
— Чье будущее? — спросил я.
Он указал на мозаику на высоком сводчатом потолке над центральным входом, где из тысяч крошечных изразцов была выложена цветная карта континента.
— Скажите мне, что вы видите и чего не видите.
Хотя над мозаикой, несомненно, потрудился художник, это была самая обычная карта, разве что Семь Песков располагались почти в середине, чуть-чуть сдвинувшись на северо-запад, и белая башня, изображавшая Академию, оказалась точно в центре. Но что плохого в том, чтобы в собственном здании Академия оказалась центральной точкой на карте? Даже если это слегка претенциозно. Догадываясь, что увидеть я должен был что-то другое, я продолжал всматриваться, пока не заметил, чего там не было. Все крупные страны были отмечены: и Дароменская империя, и теократия Берабеска, и Оазисы джен-теп, но располагавшиеся между ними Семь Песков были не подписаны.
— Каждая территория — суверенное государство, — сказал Берен, — со своей культурой, своим правительством. Все, кроме нашей. Даже наши соседи держат Семь Песков за безлюдную пустыню, которую они могут грабить, как им вздумается. Они считают нас просто частью приграничья, — он вошел в широко открытые двери и поманил меня. — Даже в моей собственной Академии я не могу написать название своей страны на карте из страха, что это вызовет дипломатический скандал.
Сенейра говорила мне что-то подобное, когда мы только приехали в Телейдос.
— Так как вы можете это изменить?
— Я не могу, — ответил он. Мимо нас прошла группа студентов, и каждый кивал ему, почтительно приветствуя ректора Академии. Берен поймал мой взгляд и улыбнулся. — А они могут.
Мы вышли на улицу; он обернулся и снова посмотрел на главную башню, его лицо выражало восхищение, словно он видел ее впервые в жизни.
— Самые могущественные семьи на континенте отправляют сюда своих детей, Келлен. Даром, Берабеск, Гитабрия, даже несколько джен-теп… может, богачи и смотрят на мою страну сверху вниз, но они не смотрят сверху вниз на мою Академию!
Я не мог и мечтать, чтобы великие дома и кланы учили здесь своих детей, но я начал понимать, чего хотел добиться Берен.
— И пока они здесь, они не только общаются друг с другом, они знакомятся с жизнью Семи Песков.
Берен усмехнулся и похлопал меня по плечу.
— Точно. Они узнают, что наши дети — не какие-то немытые деревенские увальни, про которых им рассказывали, а личности, такие же как и они, — которые также могут иметь выдающиеся интеллектуальные способности и лидерские качества.
Внезапно мне стали понятны манеры Сенейры, ее остроумие — и даже то, что она могла быть такой же резкой и уверенной в себе, как любая аристократка.
— Дипломатия, — сказал я.
Он кивнул.
— Дипломатия. Такая дипломатия, которая может подарить будущее моему народу, но только если… — его улыбка и непринужденность вдруг пропали, проявив печаль и отчаяние. — Пожалуйста, Келлен, найдите того, кто пытается убить мою семью.
Берен умолял меня навестить Тайна вместе с ним, настаивая, что в извивающихся линиях вокруг его глаза может быть скрыт какой-то знак, который мы упустили, а он мог бы помочь нам больше узнать о болезни или, по крайней мере, найти способ облегчить ее симптомы. Едва войдя в палату Тайна в лечебнице Академии, я увидел, что линий Черной Тени стало больше по сравнению с прошлым днем, и они еще четче выделялись на бледной коже мальчика. Лоб у Тайна был горячий, но, по крайней мере, мальчик был в сознании.
— Здравствуйте, — прошептал он тихонько и смущенно оглянулся. Кому приятно знакомиться с людьми, когда на тебе одни трусы и ты плаваешь в собственном поту. Берен забеспокоился, что не хватает полотенец, и ушел их искать, а малыш еще больше смутился.
— Я Келлен, — сказал я. — Мы встречались вчера, но ты, наверное, не помнишь. Белкокот — мой домашний питомец, — эти слова доставили мне большое наслаждение, и я даже повторил: — Рейчис — мой домашний белкокот.
— А он здесь? — спросил Тайн.
— Нет, но я приведу его завтра.
Я достал из заплечного мешка тряпичную лошадку, которую мне дала Сенейра. Когда я протянул игрушку Тайну, он взял ее обеими руками и кивнул очень серьезно, словно мы только что заключили сделку, а лошадка была задатком за белкокота.
— Как ты сегодня себя чувствуешь? — спросил я.
Мальчик пожал плечами.
— Мне все время жарко, и я много потею.
Я показал на линии вокруг его глаза:
— Болят?
— Иногда. А еще они извиваются и жгутся.
«О предки! Бедный малыш!» — подумал я.
— А когда болит глаз, ты… ты видишь что-нибудь странное?
Он покачал головой.
— Может, слышишь что-то необычное?
Он снова покачал головой, приподнялся на локтях и прошептал:
— Иногда они слушают.
— Что слушают? Тебя?
— Нет, — он осмотрелся, убедился, что в палате больше никого нет, и сказал: — По-моему, они подслушивают через меня.
— Сейчас тоже?
Он снова покачал головой и потрогал глаз пальцем.
— Только когда жжется. — Его нижняя губа задрожала, и он спросил: — Ты можешь сделать так, чтобы это закончилось? Мне не нравится, когда они подслушивают.
— Конечно, Тайн… — я заколебался, вспомнив, что Сенейра терпеть не могла, когда ей говорили, что все будет хорошо, если это было не так. Много толку было
