Знакомство с серым парнем, от которого правду пока приходилось скрывать, прошло не так хорошо, как с мертвой девушкой. Везде были свои проблемы и нюансы: красное белье Жнеца или вот, умопомрачительный запах и, как следствие, забег на всех четырех.
Зов этих двоих ребят сам по себе тоже сводил с ума: буквально тряс землю и заставлял стонать металл. Так произошло уже во второй раз, а ведь Бригадир как раз решил держаться пока подальше от пустых судеб. Не тут-то было. Перед таким зовом устоять было невозможно. Как и перед разлившимся по городу запахом.
Такой аромат мог источать только недавно умерший бог.
* * *Как-то так вышло, что они побежали следом.
Подобному поступку должно было быть рациональное объяснение, хоть какое-нибудь, отличное от «так вышло», но Итан не смог придумать ни одного за время, пока они с Кэйлин изображали олимпийских спринтеров. Дядя Миша бежал очень быстро. Возможно, дело было в том, что двигался он на четвереньках, пусть даже в плаще и разношенных сапогах. Окделл и в своих фирменных кроссовках, которые давно уже стали маловаты, ни за что бы не угнался за Бригадиром. Зверский бег, иначе и не назовешь.
– Куда он делся? – Кэй, казалось, не запыхалась вовсе. А дышала ли она вообще? Может, по привычке? С другой стороны, кровь ведь бежит по ее жилам… так? Итан никогда этим не интересовался. Даже не задумывался. Для него мисс Нод была слишком живой.
– Кажется… – Окделл наклонился, переводя дыхание. – Дальше, к мосту.
* * *Берри-роуд никуда не вела.
Некоторые улицы Мэпллэйра вели к церкви, другие – к бару или библиотеке, третьи – к огромным неприятностям. А иные не вели никуда. Их было три или четыре – улицы, которые заканчивались не тупиком, не рекой и даже не забором, за которым ютилась помойка. Они, вопреки всякому здравому смыслу, упирались в пустоту. Дойдя до определенного места на подобной улице, можно было очнуться на шоссе. Или в соседнем штате. Эдакие «Дороти мы-больше не в Канзасе» улицы. Место им в ковбойских стойбищах, а не в маленьких мрачных городах.
Берри-роуд продолжалась мостом. Если бы у детишек в Мэпллэйре было более развитое воображение, они бы живо представили, что под таким мостом непременно должны жить тролли. Они и жили. А потом Грайф Рабэ-Хо потанцевал на их каменных костях.
Грайф не планировал оставаться в городе. Честно говоря, его гораздо больше привлекали открытые пространства, ну или что-то вроде колокольни. Но единственная высотка Мэпллэйра уже давным-давно сгорела, и Рабэ-Хо, пыльным ветром пройдясь по улицам, направился было дальше на юг. Поговаривали, в южных прериях было чем поживиться. Остановило Грайфа любопытство. Когда живешь тысячи лет, это чувство – единственное, что еще может удержать тебя в реальности, пока «Титаник» разума не наткнулся на айсберг. Мэпллэйр в этом плане был уютной северной пристанью с дешевыми гостиницами и готовыми на все девочками из-за угла.
Если бы в тот день Рабэ-Хо сказали, как бесславно он закончит свое существование, Повелитель воронов и несчастных случаев ни за что бы не свил гнездо за Мостом Желаний. Он бы ни минуты более не оставался в этом городе – очень был суеверный. Даже с троллями разбирался по старинке, через кулаки и загадки, пуская перья в глаза. Вот именно, «был». В прошедшем времени. Теперь Грайф уже не прикинется вороном и не постучит в чьи-нибудь двери, прокаркав «Никогда!». Не полакомится останками нежных-нежных наяд. И не расправит крылья, ловя ими темноту ночи.
Грайф Рабэ-Хо был богом. Того и этого, всего по чуть-чуть. Он собирал бесхозные вещи, как сорока, – чтобы иметь хоть какие-нибудь атрибуты. Проблема богов нередко состоит вовсе не в числе верующих, а в тех вещах, которые готовы хранить в себе силу поклонения. Некоторые божества привязываются к камням у дороги, другие – к деревьям или святилищам. Но Рабэ-Хо не мог себе этого позволить. Если у тебя есть крылья, ты ни за что не усидишь на месте. Птица не может не летать, если размах позволяет. К тому же приходилось постоянно подкармливать любопытство; для Грайфа оно было почти наркотиком, как для иных людей – толченые останки животных или поддельная пыльца фей.
Конечно, нашлось множество вариантов: он пробовал таскать свои амулеты на шее, складывал их в капищах и во временных пристанищах. За тысячу с небольшим лет накопилось изрядное количество хлама. Кое-что быстро превращалось в пыль, кое-что сохранялось дольше. Коллекция росла, за ней тянулся хвост из древней пыли. Иногда казалось, что Рабэ-Хо пришел конец, как тогда, в неблагодарное начало века, когда люди слишком заботились о самих себе и совсем забыли о богах. Грайфа спасла музыка: он прикарманил только зародившийся стиль, на который еще никто не позарился. Музыка эта пережила несколько десятилетий, и это вполне устраивало бога. В коллекцию добавилось несколько пластинок и маленькая губная гармошка с неумелым изображением ворона.
Сегодня треснула последняя банка, которая еще хранила в себе крохи веры в вороньего бога. Какая-то старушка складывала туда пуговицы – все они были когда-то глазами игрушечных зверюшек – и верила, что за душами их прилетает щеголеватый ангел с клювом и хвостом. Этот образ был последним воплощением Грайфа Рабэ-Хо.
Он испустил дух неподалеку от места, где жил – на краю дороги, утопавшей в колючем кустарнике и высокой траве. Не было ничего драматичного: ни света с небес, ни явления мстительных духов, которым когда-то насолил пернатый бог, ни даже раскатов грома. Грайф Рабэ-Хо, сгорбленный, с натянутой на кости бронзовой кожей, в черном плаще и парадной маске чумного доктора пытался поймать попутку до площади Кирхе. Его мутило, и путь, который предстояло пройти пешком, казался ему лестницей в Преисподнюю. В которую он, кстати, не верил.
Маску, естественно, не мог заметить никто из водителей: Рабэ-Хо носил ее по старой памяти. Когда-то он был так силен, что ходил крыло об руку с величественной Женщиной, держащей в страхе множество народов. Она походила на Смерть, которая для каждого являлась в разном обличье, но, конечно, вовсе ею не была. Грайф гордился своими связями. Он сам придумал эту маску и нацепил однажды, чем рассмешил свою спутницу до слез. Кажется, она даже начала звать доктора.
У Чумы было прелестное чувство юмора. И ценил его, кажется, только Рабэ-Хо, владыка мусорных куч и падальщиков.
* * *Бригадир опустился на одно колено перед кучей черных тряпок, из которых торчали тлеющие перья.
– Вот это и называется «сгорел на работе». – Он взялся за клюв и перевернул чумную маску. В ней горстками собиралась черная вязкая жидкость.
Одно дело – по следам чудесного запаха смерти пойти на зов собственной жажды, и совсем другое – найти мертвым того, кто когда-то практически научил тебя ходить. Забавно. Орсо, наверное, сейчас злобно хихикает где-то в своей пещере судьбы.
Бригадир вздохнул и поднес маску ко рту.
* * *Это было плохой идеей.
Если бы Итан вспомнил, он бы не помчался к бетонным перекладинам моста. Если бы он увидел выражение лица Кэй, он бы хотя бы притормозил. Но не случилось ни того, ни другого. Окделл вбежал на Мост Желаний и схватился за перила, пытаясь перевести дыхание.
– Знаешь… я… начинаю… ухуу-у-у-у… думать… – после каждого слова Итан делал резкий и шумный вдох, – что… зря… я… сразу… мхэ-э-э…
Окделл оперся на бетонный
