– Всего три буквы, да еще и одна почти не читается, – Олле поскреб затылок и зевнул. За день он вымотался как собака. – Т и Р. Что бы это могло значить?
Тем временем Анхен методично осмотрела каждый угол и трещину в камне.
– Об этом можно подумать в другом месте. Здесь больше ничего нет. Идем.
– Погоди-ка.
Он присел на корточки и, подхватив немного дорожной грязи, стер с камней написанные кровью буквы – от них не осталось и следа.
– А ты не собираешься играть честно, – задумчиво протянула Анхен.
Олле усмехнулся, не поднимая головы.
– Потому что обязан выиграть.
***Бывшая лакейская при доходном доме едва вмещала узкий топчан и стул у самого входа, на котором Олле развешивал одежду. Зато, в отличие от многих постояльцев, он был счастливым обладателем настоящих стен и двери, а не тканевых перегородок.
«Домой» он добрался глубокой ночью. Ноги почти не гнулись, а мозг отказывался работать от отупляющей усталости. Олле повалился на кровать, не раздеваясь, и заложил руки за голову.
– Ну здравствуй, милая. Тебе, наверное, скучно тут одной, в четырех стенах. – Миннезингер потянулся всем телом, до судорог в икрах. – Но скоро мы снова будем вместе, я обещаю. Я все сделаю для этого. Ведь, знаешь, мое небо в твоих глазах.
Он был один в комнате.
Лишь на стене красовался плакат с надорванным краем, с которого печально смотрела прямо перед собой его Луковка. Его Луиза Спегельраф.
#9. Рыцарь из ладьи
– Не могу поверить, что ты способен сейчас отвернуться от меня. Я прошу тебя!.. Клем, ведь мы семья.
Слова младшего Спегельрафа и темная решительность его взгляда выбивали пол из-под ног Агнесс.
Заготовленная речь рассыпалась. Ей оставалось только метаться между стенами приемной и удерживаться от заламывания рук. Она и подумать не могла, что Клемент отвергнет ее предложение занять место убитого герра Роттенмайра и возглавить полицию Хестенбурга. Если б только ей хватало людей, в которых она была бы столь же уверена, как в брате Антуана! Точно карты в пасьянсе, они бы заняли правильные места.
– Семья? Как вы можете называть меня членом семьи после того, что случилось? По мне, так мы стоим на руинах.
Агнесс позволила себе слабую улыбку.
– Милый Клемент, ты так молод, а уже говоришь, как разочарованный старик… Хмурых лиц и так довольно вокруг! Не все так безысходно. Почему же ты не хочешь стать моей опорой? Я нуждаюсь в друзьях, раз уж ты не хочешь, чтобы я звала тебя братом.
Он заложил правую руку за спину и отвернулся к окну, за которым по-прежнему кипела реставрация дворца. Агнесс уже почти не замечала шума, производимого строительными машинами, а толстые драпировки на стенах впитывали все звуки, истончая их до невесомости шепота.
Клемент был одет в штатское, и его левая рука до сих пор покоилась на перевязи после ранения в плечо. Нежные, почти девичьи черты лица не давали и намека на то, с чем пришлось столкнуться молодому человеку на службе, – только между широких бровей наметилась вертикальная морщина. Ее хотелось смахнуть рукой, как паутинку.
– Я покрыт позором, – глухо забормотал он. – Он прикипел ко мне, будто смола и перья. Раньше в сыске я был своим парнем. Стыдно признаться, но мне льстило, что фамилия ничего не значила на службе. Я тешил себя надеждой, что однажды дам родным повод гордиться мной. Но теперь, когда я вернулся в Управление, на меня смотрят как на прокаженного. Все думают, что я отпустил отца, а пуля в плече, лихорадка и швы – для отвода глаз. – Клемент откашлялся и продолжил: – Теперь то, что я Спегельраф, затмило все, что я делал прежде. Ни рапорт, ни расследование – меня уже ничто не обелит.
Пальцы его здоровой руки прикоснулись к отражению лица в оконном стекле. Клемент опустил ресницы, чтобы себя не видеть.
– Они ускользают. Один за другим, раз за разом. Луиза, Антуан, отец – я упустил их всех. Луизу потерял дважды. Как вы еще можете доверять мне, ваше величество? – Он обернулся на Агнесс. – Я должен вернуться в Виндхунд. Мать не заслужила одиночества, а городу нужен более достойный шеф.
– Клем, – Агнесс захлебнулась вдохом.
Как он унижен, как раздавлен! Кто мог предположить, что судьба отвернется от блистательного молодого герцога, с таким достоинством пережившего и революцию, и смутные годы, и режим Мейера?
Наконец она нашла слова:
– В самые черные дни ты был рядом. Когда пропала Луиза, ты стал моим единственным другом, самым надежным плечом. Ты оказал всю поддержку, на которую был способен в одиночку! Это… это бесценно.
Ей вдруг стало душно, и Агнесс принялась обмахиваться круглым олонским веером, разрисованным соловьями и пионами.
– Луиза сбежала, потому что считала это необходимым. Но она вернется, – продолжила Агнесс уверенно. – Антуан тяжело болен и совершенно непредсказуем. И не смей винить себя в побеге Судьи – он хитер, а с тобой был всего один полицейский! Тебе просто не хватало возможностей. Твоим талантам нужны поддержка, ресурсы. Я же могу дать тебе людей, оружие, коней, машины – все, что понадобится. И ты больше никогда не проиграешь.
– Я не достоин принять из ваших рук даже хлебную корку.
– Не будь со мной так черств! – прикрикнула королева, теряя терпение.
Клемент порой раздражал ее излишней принципиальностью. Будто книги о рыцарстве оставили в его мозгу более глубокий оттиск, чем годы службы и жизненный опыт в этом полуразрушенном, разворованном королевстве!
Ослабев от переживаний, Агнесс опустилась на уродливую оттоманку с золочеными ножками, каждая из которых была украшена пухлым купидоном. Королева почти не участвовала в обустройстве комнат, но декораторы и мастера изо всех сил старались польстить вкусам ее юности. Сейчас от этих излишеств мутило и рябило в глазах. Или же виной всему тугой корсет?
Неужели она всегда была такой глупой?
Как же душно!.. Кровь отлила от лица и пальцев. Онемели губы.
– Прошу, подай воды, – пробормотала она, беспомощно стараясь сфокусировать взгляд.
Ей в руку скользнул холодный хрусталь, и Агнесс, не открывая глаз, сделала первый глоток. В лицо повеяло свежестью влажного камня, подточенного плющом, и грозового воздуха. Подняв ресницы, королева увидела, что окно раскрыто настежь, жемчужно-серые шторы плещутся на вечернем ветру, а Клемент стоит перед ней на одном колене, с тревогой заглядывая в лицо. Его щеки побелели, а губы, наоборот, стали яркими, как цикламен. Рыцарь готов слушать и повиноваться.
– Ты мог ошибаться десятки раз, и ты ошибался. Но, Клем, ты не способен на предательство! Поэтому я доверю тебе не только этот город – я бы, не колеблясь, доверила тебе свою жизнь. Прошу, не уезжай в Виндхунд, останься! Ты не должен…
Клемент порывисто склонился к ее коленям, обхватив их рукой и коснувшись лбом складок платья. Агнесс коротко вскрикнула, будто он
