К вечеру Илья составил план. Два разведчика к складу, остальные – на захват «языка». В случае перестрелки при взятии «языка», разведчики у склада сами инсценируют нападение. Тогда караульные будут оборонять склад и не придут на помощь офицерам. Около полуночи покинули лёжку. Лебедев и Колодяжный – к складу, залегли в полусотне метров от караулки, в щели, отрытой на случай авианалёта. Илья с четырьмя разведчиками – к дому, где квартировали офицеры. Дом поляков, но хозяев Илья в бинокль не заметил. Скорее всего, угнаны в Германию на работу, а может, и к родне убежали. В польских домах Илья ещё не был, не знал внутреннего расположения. Время за полночь, село спит, к тому же действует комендантский час. Забор добротный, перемахнули разведчики через него, ни одна доска не скрипнула. В доме одно из окон тускло освещено. Подобрался Илья, заглянул. За столом немец сидит в нижней рубашке, перед ним бутылка спиртного, закуска. В углу радиоприёмник работает, светится шкала. Ага, рефлексирует немчик, выпил, вспоминает мирную жизнь, семью. Сентиментальны немцы, у всех с собой в бумажниках фотографии семьи – в сборе и по отдельности, а то и дедушки-бабушки. Вроде, судя по докладам разведчиков, в этом доме других офицеров быть не должно. Но мог быть денщик, помощник, да как его не назови. Илья расставил людей. Попова у калитки, Елисеева за дом, на задний двор. Там хозпостройки и туалет. Сам на крыльцо взошёл, за ним Дашкевич, ступают осторожно, чтобы ни шороха. Илья потянул на себя ручку двери. К его удивлению дверь оказалась не заперта. Совсем немцы страх потеряли! Где осторожность? В прихожую из комнаты через неплотно прикрытую дверь свет пробивается и музыка. Кажется, Штраус, хотя поручиться Илья не мог, в классической музыке не силён был.
Он вытащил нож из ножен, рывком распахнул дверь, сделал пару шагов к столу. За ним, буквально дыша в затылок, – Дашкевич. Немец никак не реагировал, по щекам катились слёзы, он что-то бормотал. Похоже – пьян в стельку.
Илья подошёл к кровати, на спинке которой висел ремень с кобурой, вытащил пистолет, сунул в свой карман. Да, слабаки немцы! Выпил полбутылки шнапса, и уже никакой. Для русского мужика такая доза – только разогрев.
– Фёдор, кляп в рот и вяжи его.
Немец не сопротивлялся. Илья комнату обыскал, а никаких служебных документов нет. Он соседние комнаты осмотрел. Никого и ничего полезного. Немца одеть надо, чтобы в темноте не отсвечивал белой нижней рубахой. Пришлось руки развязать, китель надев, снова связать.
– Ду бист? – спросил Илья.
За время войны он выучил несколько слов и фраз языка противника, переводчики помогли. Немец головой помотал. Действительно, как он ответит, если во рту кляп? Ничего, теперь главное – до своих его доставить.
Вышли через калитку. Впереди, дозорным, Попов. За ним цепочкой остальные. Как только вышли из села, свернули направо и через полкилометра сделали привал.
– Елисеев, давай к складу, забирай разведчиков.
Группе надо собраться вместе. Только как в темноте найти Лебедева и Колодяжного? На этот случай условные сигналы были. Елисеев ухнул филином трижды, сигнал сбора. Филин – птица ночная, тревоги у немецких часовых не вызовет. Не петухом же кукарекать или кукушкой куковать, это птицы дневные. Сельский житель сразу поймёт – неладно что-то. Назад вернулись уже втроём. К своей передовой шагали прежним путём. Немец вёл себя покладисто, попыток сопротивляться, шум поднимать не предпринимал. Через нейтралку перебрались удачно, а главное – успели спрыгнуть в траншею буквально за минуту до восхода солнца. Повезло!
Немец оказался чехом, но показания дал объёмные, ценные. Ни на этом складе, ни на других на территории Польши химического оружия не было. Единственное – по линии СС поступали банки с газом «Циклон-Б», которым травили узников концлагерей. Но он применялся в закрытых помещениях, ибо требовал большой концентрации для умерщвления. Показания чеха были отправлены в Москву. Илья полагал, что такие же задания, как у него, получили разведчики других армий и фронтов.
Зато на следующий день на склад боеприпасов совершили налёт наши штурмовики. «Горбатые» сделали залп эрэсами, реактивными снарядами. Снаряды на складе сдетонировали. Ахнуло так, что «илы» едва не перевернуло и штурмовики развернулись к своей территории. Взрывы, дым и огонь продолжались несколько часов и были слышны и видны нашим войскам. Урон в боеснабжении немцам нанесён большой. Чтобы восполнить потерю десятков тысяч снарядов, военная промышленность Германии должна работать не один день. И не один эшелон вагонов нужен, перевезти смертоносное железо к фронту. А это расход ресурсов. В 1944 году у Германии их было уже не так много, в том числе людских, самых важных для продолжения войны.
Командование тут же воспользовалось взрывом склада, несколько дивизий перешли в наступление и продвинулись на десять, а где и на двадцать километров. Илье пришлось, двигаясь в тылах дивизии, проезжать мимо бывшего артиллерийского склада. Жутковатое зрелище – огромная воронка, все дома в селе разрушены взрывной волной.
У каждого на войне своя работа. Когда наступление, в бой идёт пехота и танкисты. В обороне, позиционной войне воюют сапёры и разведчики. Пехотинцы разведчиков подначивают и завидуют.
– Как ни придём в разведроту – спят днём!
Однако желающих в разведку перейти мало. На войне у разведчиков послабления – неуставное оружие носят – ножи, пистолеты, ведут себя независимо, трофейный шоколад едят и выпивку потребляют. Но служба у них рискованная. Мало кто всю войну смог в разведке пройти. Пехотинцев одна мысль ужасает – добровольно в немецкий тыл идти. Ни поддержки танков или артиллерии, ни тыла с госпиталем и кухней. Хуже всего было уйти в рейд и погибнуть, причём всей группой. Тогда все числились пропавшими без вести. Командиры понимали – разведчики погибли в неравном бою, а где свидетели, где тела? И для близких в тылу плохо. За погибшего воина через военкоматы семья получала пенсию за умершего кормильца, льготы. Мала пенсия, но помогала выжить. Без вести пропавшие – почти предатели. А вдруг к немцам переметнулись? Родне пенсии и уважения нет.
