Бросив подсумок с пистолями на кровать, я улегся рядом и уставился в потолок. Скрипнула дверь, внутрь проскользнул Хорхе. Он запалил светильник и сиплым шепотом спросил:
– Насколько все плохо?
– Прямо сейчас убивать нас не придут, если ты об этом.
Кован нервно хохотнул и уселся на тюфяк.
– Это радует, магистр. Ребята там подобрались тертые.
Я кивнул. Лиловые жандармы своего не упустят. Понять бы еще, с какой стати их натравили на чернокнижника. Задействовать лиловых в такой ситуации – все равно что палить из пушки по воробьям. Дорого и неэффективно. Кабинет бдительности занимается крамолой и вражескими соглядатаями, а никак не приспешниками князей запределья. Между тем Рихард со своими людьми в окрестностях Стожьена явно околачивается не первый день, а значит, дело серьезней некуда. И еще это пожелание держать язык за зубами…
Меня передернуло.
– О чем думаете, магистр? – спросил Хорхе.
– Стоило дождаться почтовой кареты, – сказал я, не став делиться своими догадками.
Знать бы еще, удалось убедить Рихарда в случайном совпадении или до сих пор так и нахожусь под подозрением. Вот уж вопрос так вопрос! Люди, перешедшие дорогу Кабинету бдительности, имели обыкновение растворяться в воздухе. Бесследно.
В дверь постучали, когда на улице сгустились сумерки. Хорхе уселся на тюфяке, потянулся за ножом.
– Брось! – приказал я. – Отопри, и без фокусов.
В коридоре стоял давешний бретер.
– Сеньор капитан приглашает отужинать с ним.
– Сейчас буду, – пообещал я, стянул свитер и заменил его на вычищенный камзол.
Начал повязывать шейный платок, и Хорхе напомнил:
– Пистоли, магистр!
– Не думаю, что в них возникнет нужда, – отмахнулся я и отправился на ужин.
К моему немалому удивлению, меня ждали не в общей зале, а на втором этаже. Бретер проводил до лестницы, а сам остался внизу.
Стол накрыли прямо в холле. На дальнем его конце расположились два незнакомых господина средних лет, невзрачных и неприметных, которые склонились над картой и выверяли что-то на ней с помощью линеек и циркуля. Рихард Колингерт с мрачным видом стоял у окна и смотрел на улицу, Вильгельм скучал в одиночестве, а Лаура вполголоса беседовала с рослым монахом в черной с темно-красной окантовкой рясе.
Ловчий ордена Герхарда-чудотворца!
Вот это уже больше похоже на охоту за чернокнижником! Пусть черно-красные и пользовались наибольшим влиянием в Майнрихте, где без устали выжигали ползшую с юга ересь мессианства, но и в империи они пользовались репутацией искусных охотников на ведьм. От местных епископов братья не зависели, на долю в имуществе осужденных не претендовали, и потому, как мне доводилось слышать, судебные разбирательства проводились настолько объективно, насколько это вообще возможно, когда речь заходит о темной волшбе.
Я встал на верхней ступеньке, разглядывая монаха. Был тот не слишком высоким, зато кряжистым и крепко сбитым. Ряса не скрывала мощного сложения, а лицо, хоть и выглядело хмурым и неулыбчивым, отличалось правильными чертами и некоей даже одухотворенностью. Безупречную симметрию нарушали слегка искривленный кончик носа да тонкий шрам, рассекавший нижнюю губу и терявшийся в курчавой русой бородке.
Ситуация запуталась окончательно. Что связывает колдунью из истинных, ловчего ордена Герхарда-чудотворца и капитана лиловых жандармов? Как они оказались в одной упряжке? Что такого натворил приконченный мной чернокнижник, если на его поиски бросили столь разношерстную компанию?
И тут откуда-то сбоку прозвучало громогласное:
– Проходите, магистр! Не стойте, будто дальний родственник на княжеском пиру!
Невольно вздрогнув от неожиданности, я развернулся и во все глаза уставился на седовласого дворянина средних лет, перегородившего своей мощной фигурой весь дверной проем. Высокий, широкоплечий и грузный, с грубым лицом, господин этот казался вставшим на задние лапы медведем, одним из тех, что были изображены на его родовом гербе. Ко мне обращался барон аус Барген, статс-секретарь имперского Кабинета бдительности, и это попросту не укладывалось в голове.
– Ваша милость…
Мы встречались лишь однажды, несколько лет тому назад в охваченной мятежом Лаваре. Тогда барон смотрел на меня с откровенным разочарованием, сейчас же глядел с нескрываемым интересом. И я бы дорого заплатил, лишь бы только вернуть тот прежний взгляд. Интерес этого достопочтенного сеньора сулил сплошные неприятности.
В Северных марках аус Баргена именовали не иначе как карающей десницей светлейшего государя, на юге за глаза звали цепным псом престола, а в той же многострадальной Лаваре его именем с недавних пор и вовсе пугали детей. При этом в Средних землях Кабинет бдительности не имел того влияния, коим пользовался в столице и ее окрестностях. Здесь каждый владетель захудалого феода полагал себя ровней самому императору, а тянувшиеся несколько поколений междоусобицы из-за виноградника или заливного луга зачастую не могли остановить даже монаршие эдикты. Я бы меньше удивился, повстречав в этой дыре ангела небесного, и все же быстро переборол замешательство и поклонился.
Чернокнижник? Бросьте! Если аус Барген выбрался из столичной резиденции, то метил он в птицу куда более высокого полета, нежели почитатель запределья. Какой глупец навлек на себя неудовольствие светлейшего государя на этот раз? Местный епископ или кто-то из владетельных господ?
– Проходите к столу, магистр, – предложил барон, сел сам и упер в пол трость, на которую сильно наваливался при ходьбе.
Пухлые пальцы легли на затейливую рукоять, и самоцветы многочисленных перстней заискрились отблесками свечей. Кто другой мог бы посмеяться над пристрастием к дорогим безделушкам, но я прекрасно ощущал легкое дрожание силы; камни не просто напитали эфиром, в них вложили готовые заклинания. Защитные, скорее всего. Покушались на аус Баргена не раз и не два.
При появлении барона невзрачные господа убрали со стола карту, Луиза спрятала в сумочку тетрадь чернокнижника, а неулыбчивый герхардианец поднялся со своего места.
– Возблагодарим же Вседержителя за ниспосланный нам хлеб насущный!
– Возблагодарим, брат Стеффен… – вздохнул статс-секретарь, с тяжким кряхтением вставая со стула.
Мы помолились, и дальше какое-то время за столом слышался только стук ножей. Когда же с тушеной крольчатиной, жареными лещами и мясным пирогом было покончено, а хозяин принес сыр и еще пару кувшинов вина, статс-секретарь Кабинета бдительности вытер жирные пальцы и обратился к молодому человеку:
– Твое впечатление о нашем госте, Вильгельм?
– Заносчив и упрям, как все школяры! – объявил тот, не задумываясь.
Барон кивнул и спросил меня:
– А что скажете вы, магистр?
Ничего не оставалось, кроме как принять правила игры. Благо теперь в моем распоряжении оказались недостающие кусочки мозаики. Но даже так пренебрегать вежливостью я не стал.
– Сеньор вон Ларсгоф, полагаю, уроженец Средних земель или прожил здесь немало времени, но не так давно переехал в столицу. Не думаю, что учился в университете. Либо получил перевод по службе по причине выдающихся способностей, либо… – тут я сделал едва заметную паузу, – кто-то составил ему протекцию.
И вновь у Вильгельма дрогнуло веко, но ему хватило выдержки промолчать и даже небрежно улыбнуться. А вот по лицу капитана Колингерта улыбка скользнула куда как более злая. Судя по всему, со своим предположением я угодил в яблочко.
Аус Барген несколько раз кивнул и откинулся на спинку
