Первые раненые прибыли к нам в конце февраля, когда я изнывала от беспокойства и разлитой в воздухе тревоги. Люк не появлялся уже несколько дней, и я мрачно размышляла, как трудно быть в ссоре с мужем, когда его неделями не видишь. Когда он все же приезжал в замок, сил у него оставалось только посетить семейный ужин, кратко рассказать об обстановке на фронте и уйти в свои покои спать, чтобы рано с утра снова уехать. Драгоценностей он больше не дарил – и я понимала, что это не из-за нежелания, а из-за нехватки времени и сил, – ко мне почти не заходил. Все наше общение сводилось к вежливому минимуму. Рука, сжимающая мою ладонь, губы, целующие ее, и вопрос:
– Как ты себя чувствуешь?
И мой неизменный ответ:
– Хорошо, Люк.
Чувствовала я себя совсем не хорошо, но рассказывать ему про то, как мне больно и плохо из-за ежедневно усиливающейся отдачи от вкалываемых игл или как выматывает меня начавшийся токсикоз, я не собиралась. Как бы я ни была зла на Люка, ему сейчас точно не до женских недомоганий.
Только один раз он зашел в мои покои – утром, до завтрака, когда я толком проснуться не успела. В верхней одежде, собранный, пахнущий свежестью и табаком, сел рядом на кровать, взял за руку и надел на указательный палец тонкое кольцо с крупным желтоватым бриллиантом. Я подняла ладонь, сонно рассматривая украшение, – только чтобы не коситься на Люка и унять желание прикоснуться к нему. Признаться, я даже соскучилась по обилию драгоценностей, которыми осыпал меня муж. Без его внимания и подарков трудно было демонстрировать равнодушие.
Но больше всего я скучала по нему самому.
– Я совсем забыл, – хрипловато сказал Люк в ответ на мой вопросительный взгляд. – Это фамильное обручальное кольцо. Хочу, чтобы ты его носила.
Я выразительно пошевелила пальцами.
– Это не то, которое ты преподнес Ангелине на помолвку? Она рассказывала.
– Оно, – не стал отпираться Люк. – Тебя это смущает?
– В нашем браке, дражайший мой супруг, – сухо проговорила я, – есть куда более смущающие вещи. Например, то, что сначала ты надел на меня брачные браслеты, а потом уже даришь обручальное кольцо.
Он усмехнулся, коснулся губами моей ладони и ушел, оставив меня с неприятной тоской внутри, которую я тщетно пыталась заменить злостью.
Я не простила его. Но я устала. Устала от обиды, от изматывающей ревности и желания сделать ему больно. А может, это беременность сделала меня более мягкой и на первый план выходили другие вещи. Меня все время мутило, я почти не могла есть и пить – все шло наружу, – и периодически обнаруживала себя сползающей по стеночке в предобморочном состоянии. Виталист Росс Ольвер, как и приглашенный Люком врач, в два голоса твердили, что все в норме, просто организм адаптируется к новому статусу. Спасали меня только прогулки на свежем воздухе.
В тот день после завтрака мы с леди Лоттой и Маргаретой поднимались на холм по начавшему зеленеть парку, обсуждая последние новости, а мой пес Боб носился кругами, радуясь наступающей весне. Мы остановились на вершине: сквозь еще голые деревья вдруг блеснуло очистившееся ото льда море, и воздух был таким прозрачным, что вдалеке, через пролив, оказались видны очертания острова Иппоталии, Маль-Серены. Вовсю пели птицы, и я подумала, что здесь куда теплее, чем в Иоаннесбурге в это же время.
Светило солнце, пахло весной… но парк впереди был перерыт и превращен земляными валами и рвами в настоящую крепость. А позади, за нашими спинами, с башен замка смотрели в небеса стволы орудий.
Захватчики почти вплотную приблизились к Дармонширу. В пятидесяти километрах от фортов шли бои. И мне было страшно представить, что еще неделя-две – и война придет и сюда, в этот мирный весенний лесок.
– Что это? – вдруг спросила Маргарета, щурясь в залитое солнцем небо. Рядом охнула леди Лотта, я тоже подняла голову – и мы быстро-быстро, стараясь держаться ближе к деревьям, пошли к замку. Над парком, очень высоко, на безопасном расстоянии от орудий, кружила чудовищная иномирянская стрекоза, отсюда похожая на игрушечную. Мы несколько раз видели их над Вейном, и Жак Леймин, вращая глазами, требовал не уходить далеко, а гулять во внутреннем дворе. Но сидеть в четырех стенах и постоянно трястись от страха было смерти подобно.
Стрекоза, заложив вираж над морем, улетела, но прогулка была испорчена, и мы, не сбавляя шаг, по тропинке направились к замку. И, как только вышли из леса, увидели несколько военных тентовых грузовиков у крыльца Вейна. Вокруг стояли люди.
– Госпожа герцогиня, – навстречу спешил одноглазый Майки Доулсон, в отсутствие Люка перенесший на меня всю свою преданность и назойливость. – Это солдаты и офицеры из графства Милсброк. Почти все ранены, в грузовиках около тридцати человек лежачих. Просят встретиться с вами.
Я кивнула, ускоряя ход, и леди Лотта с Ритой поспешили за мной. К нам, прихрамывая, пошел грузный офицер в чине майора. Половина лица у него была обожжена, и, судя по тому, как он берег руку, под кителем тоже были ожоги.
– Ваша светлость, – он поклонился. – Простите нас за беспокойство. Я принял решение свернуть сюда в надежде, что вы сможете нам помочь.
– В чем дело? – нетерпеливо поинтересовалась я, оглядывая измученных, серых солдат, часть из которых уселась прямо на парадное крыльцо Вейна: кто-то курил, кто-то бездумно смотрел прямо перед собой. Из грузовика вдруг послышался болезненный стон.
– У меня здесь среди лежачих четверо тяжелых, – объяснил он. – Не довезу я их на машинах до ближайшего госпиталя, ваша светлость. А в Реджтауне листолетов не нашлось, все на вылете…
Я кивнула, соображая, чем могу ему помочь. Маленький курортный городок Реджтаун, расположенный в нескольких километрах от замка, сейчас был заполнен людьми – Люк организовал в нем центр помощи беженцам. Там работали социальные службы, и прибывшим оказывали первую помощь и распределяли по городкам герцогства. Там же принимали раненых из других районов Инляндии и транспортировали тяжелых в больницы Дармоншира. Но, насколько я знала, госпиталь в столице герцогства, Виндерсе, был переполнен, не говоря уж о маленьких районных больницах, где и в мирное время было не больше пяти хирургических коек.
Майки Доусон
– Я подумал, у вас ведь должен быть личный листолет, ваша светлость? – с грубоватым отчаянием спросил офицер. – Простите меня за вольность! Ребята хорошие, а не довезу, не довезу…
– На личном улетел к фортам мой супруг, герцог, – объяснила я, глядя, как каменеет и темнеет его лицо. Он вдруг разом сгорбился, словно я этими словами забрала тот стержень, на котором он держался.
– Ну тогда извините за беспокойство, – пробормотал майор и повернулся к солдатам, махнул рукой. –
