Следующей ночью лорд Дармоншир первым делом помчался на госпитальный склад за оставленными контейнерами. В небе сияла почти полная луна, и на захваченных территориях все просматривалось на километры вокруг. Робко светились редкие окошки, словно опасаясь привлечь незваных гостей, шоссе и дороги в городах были занесены грязью, на улицах не видно было людей, и все свидетельствовало о запустении.
Его светлость снова опустился на территорию склада, прикидывая, сможет ли за раз утащить оба оставшихся контейнера. Они лежали там, где он их оставил. Здесь как-то странно пахло, и Люк, настороженно поводив клювом из стороны в сторону, подцепил один из контейнеров зубами, а второй, извернувшись, зажал между передними лапами – если лететь осторожно, не должен выпасть, – и поднялся в воздух.
Движение он заметил краем глаза, инстинктивно рванулся вбок, разворачиваясь, – и чертыхнулся, едва не выронив из клюва добычу. Из-за ангаров в свете луны с гулом поднялось не меньше сотни раньяров со всадниками, и вся эта агрессивная масса метнулась к нему.
Мысли роились в голове, пока Люк несся прочь.
Засада! Видимо, кто-то все-таки заметил его вчера. Или днем обнаружили выломанные двери и решили подкараулить. И разве эти стрекозы не должны спать по ночам?..
Контейнеры слишком сильно замедляли движение, не давая ускоряться, – герцог, вылетев за пределы города к лесу, только успел оглянуться, как его настигли иномирянские твари, облепили, вцепляясь в лапы, в горло, в хвост, вгрызаясь в загривок и крылья. Люк взвыл, запоздало вспоминая, что нужно было поставить щит, завертелся в воздухе от боли, изгибаясь и брыкаясь, как дичащийся конь. Рвали его безжалостно, пастями и крючьями на лапах, метили в глаза. У всадников оказались в руках ружья, и Люка жалило выстрелами. Он заметил в руках одного из нападающих гранатомет и, не дожидаясь, пока применят и это оружие, выпустил контейнеры и рухнул в лес. Покатился, ломая деревья и сбивая с себя тварей, поднялся и начал отбиваться, рявкая и щелкая челюстями во все стороны. Пусть Люк был больше сотни таких стрекоз, загрызть его они могли легко.
Он метался среди них, уворачиваясь от укусов, а раньяры висли на нем, как волки на буйволе, и не отбиться было никак – и Люк, от боли или на проснувшемся вдруг инстинкте замер, зашипел, топорща перьевой воротник, улавливая и усиливая белесый легкий ветерок, струящийся среди деревьев, – и обрушил на врагов настоящий ледяной ураган.
Ветер, ломая деревья, подхватил иномирянских чудовищ и начал швырять их в стороны и о землю с такой силой, что ломались лапы и крылья, трещали и лопались хитиновые панцири. Вдруг внутри урагана прогремел взрыв, затем второй – то рванул боекомплект гранатомета, – и вокруг все занялось огнем. Змей, напряженный, как струна, стоял внутри пламенно-воздушного безумия, вытянув шею и подрагивая, и на серебристой чешуе его играли красные всполохи.
Когда все закончилось, вокруг вперемешку лежали обгорелые деревья, иномиряне, стрекозы и содержимое двух контейнеров. Ветер и огонь не пощадили никого и ничего.
Раненый змей с клубящимися белесой дымкой ранами, прихрамывая и обжигая лапы, побрел с поля боя. Запах паленой человеческой плоти резал ноздри, Люк был ошарашен, измотан и слаб, негде и нечем было подкрепиться и не от кого ждать помощи.
Он, шипя и дрожа от слабости, начал зализывать раны, до которых смог дотянуться; по телу прокатывались волны боли, грудь ходила ходуном, и Люк, изогнувшись от очередной судороги, замер, смотря в небо и чувствуя себя очень одиноким и несчастным.
«Вовремя же ты умер. Оставил меня слепым щенком, который почти ничего не умеет».
Небеса неожиданно будто расступились, и он змеиным своим зрением увидел, как на невероятной высоте, над всеми туринскими ветрами, текут мощные воздушные реки первородной стихии: перламутровые, переливающиеся разными цветами. «Самые чистые ветра», – так говорил Луциус. Наполненные божественной силой, от которой можно подпитаться…
Люк, тяжело дыша, смотрел на них, понимая, что вряд ли хватит сил долететь, а если и хватит, то он понятия не имеет, как от них подзарядиться, и, скорее всего, ничего не получится и он просто рухнет обратно на землю. Но какой у него выбор? Можно полежать здесь, пока не восстановится, – но кто знает, сколько это займет времени и не прилетит ли сюда еще пара стай раньяров. Можно сменить ипостась и попытаться добраться до человеческого жилья, но в этом случае риск наткнуться на патруль захватчиков еще выше. Люк поколебался, но, махнув крыльями, оторвался от земли и полетел ввысь.
Через несколько десятков минут над тонкими серебристыми облаками, кружевами расстилавшимися высоко над Турой, показался изящный белый змей, с трудом двигающий крыльями. Он поднялся еще выше в обжигающий холод верхних слоев атмосферы, на мгновение потерялся на фоне голубоватого месяца и почти упал в один из извечных воздушных потоков, что омывали планету многие и многие тысячи лет.
Люка окутало белым сиянием – и словно ледяным током ударило: глаза закатились, он заурчал, вытягиваясь, разворачиваясь клубами ветра. Поток нес его над планетой, пронизывая вибрирующей мощью, исцеляя и затягивая в себя. Ушла боль, за ней растворились и мысли, и желания – не осталось ничего, кроме невыносимого сияния первородной стихии и ощущения бесконечной свободы и счастья. А затем потерялись и они, и Люк перестал существовать.
* * *В небесных чертогах из владений Белого следили за глупым змеенышем двое божественных супругов: Богиня медленно раскачивалась на качелях, связанных для нее Инлием из морских и цветочных ветров, а сам праотец всех Змеев Воздуха сидел на траве, скрестив ноги, и любовался то ею, то хрустальным мечом, что лежал перед ним. Иногда, немного хмурясь, поглядывал вниз, где одуревший от мощи потомок забыл и о контроле, и о риске, с головой отдавшись родной стихии.
– Я не могу помочь ему, – сказал Белый вслух. – Каждое вмешательство может стать роковым. Он обязан выбраться сам.
– Да, – нежно согласилась Богиня и улыбнулась. – Красный бы так и поступил.
Инлий, заметивший эту улыбку, усмехнулся в ответ – и легонько, почти незаметно, махнул рукой. В конце концов, он так мало вмешивался в дела людей, что мог рискнуть.
* * *Из ласковой тьмы Люк полетел кувырком, ошалело хлопая крыльями и оглядываясь: его будто вышвырнули из блаженства сердитым отцовским подзатыльником. Потоки первородной стихии текли высоко над ним, а Люк опять был сам собой. То есть большим чешуйчатым и крылатым змеем. Целым и здоровым змеем, слава богам.
Придя в себя, его светлость на всякий случай изогнул шею в знак благодарности неведомому спасителю и начал снижаться, чтобы понять, где оказался. Внизу поднимались
