Я отталкиваю его, выворачиваюсь, но принц слишком быстр даже для меня. Он преграждает путь, вновь толкает меня на лакированное дерево и упирается рукой в обшивку возле моей головы, словно запирая в клетку.
— Ты говоришь на псариине.
Голос у него хриплый, а глаза темны, как кровь, что сочится из повязки на его руке. Команда за его спиной внимательно следит за Мейв, но чуть ли не каждую секунду тайком косится на нас. Я обезумела и забылась. А может, наоборот, вспомнила, кто я есть. Я ругалась на родном языке, будто ничего естественнее нет в мире. С человеком бы такого не случилось.
Элиан так близко, что, прислушавшись, я могла бы услышать стук его сердца. Если я успокоюсь, то наверняка почувствую пульсацию воздуха между нами. Я опускаю взгляд на его грудь: шнуровка рубашки ослабла, не скрывая полукруг отпечатков ногтей. Мой прощальный подарок.
— Лира, — говорит Элиан. — Надеюсь, у тебя есть очень хорошее объяснение.
Я пытаюсь придумать ответ, но краем глаза замечаю, как затихает Мейв при упоминании моего имени. Вдруг она прищуривается, подается вперед, и сеть впивается в ее ладони.
Я шиплю, и она отползает прочь.
— Prigkipissa!
«Принцесса».
Мейв трясет головой. Она была готова умереть от рук пиратов, но теперь смотрит в глаза своей принцессе, и страх наконец осеняет ее лицо.
— Ты ее понимаешь, — делает вывод Элиан.
— Я много чего понимаю.
Я отталкиваю его, и он жестом велит команде пропустить меня к пленнице.
— Parakaló, — кричит та, когда я приближаюсь. — Parakaló!
— Что это значит? — спрашивает Мадрид.
Она, как и весь экипаж, направляет свое оружие на Мейв. Люди прячутся за мечами и пулями, ибо не наделены врожденной силой для самозащиты. Но в отличие от других Мадрид держит не простой пистолет. Где-то по пути она сменила арбалет на нечто более смертоносное. Отполированное до золотого блеска ружье с торчащим из ствола длинным черным гарпуном, наконечник которого будто окунули в чистейшее серебро. Но, несмотря на столь замысловатое оружие, Мадрид не стремится атаковать. Судя по виду, она бы предпочла не марать руки кровью.
Повернувшись к Мейв, я наблюдаю, как страх наполняет ее глаза. Мы друг друга никогда особо не жаловали, но лишь недавно стали считаться врагами. Точнее, Мейв сочла меня своим врагом, а я с радостью приняла комплимент.
Я смотрю в ее разноцветный глаз, окровавленный и омраченный шрамом. Не так давно я ослепила Мейв тупым концом коралла. Теперь, когда она моргает, правый глаз остается открытым. Оглядываясь в прошлое, я не могу вспомнить, почему так поступила. Возможно, Мейв сказала или сделала что-то, что мне не понравилось, и я решила ее наказать. На самом деле это могло быть что угодно, без разницы, потому как больше всего на свете я хотела причинить ей боль. Заслуженно ли, или без причины. Я хотела услышать ее крик.
Таков океан. Неумолимый, безжалостный. Наполненный бесконечной жестокостью, за которую никому не воздастся. Было время, когда я только и мечтала убить Мейв, но, опасаясь материнского гнева, бездействовала. И вот еще один шанс. Пусть даже не убить, а лишь наблюдать, как это сделает кто-то другой. Враг моего врага.
— Отвечай, — требует Кай. — Что она говорит?
— Ничего. — Я пристально гляжу на Мейв. — Она умоляет о пощаде.
— Умоляет, — повторяет Элиан с непроницаемым выражением лица.
Он сжимает кинжал раненой рукой, и кровь, стекая на клинок, исчезает. Металл впитывает металл. Я чувствую, как от него волнами расходится магия. Оружие шепчет, умоляет пролить еще крови, дать ему напиться. Оно так напитано чарами, что поет словно сирена, но Элиан не поддается этой мелодии. На лице его отражаются сомнения, и я уже давненько не видела ничего подобного в глазах убийцы. И все же Элиан смотрит на Мейв так, будто из-за ее мольбы все вдруг стало неправильным. Грязным.
— Она умоляет, — произносит он. — Ты уверена?
— Parakaló, — повторяю я. — Значит «пожалуйста».
Глава 17
ЭЛИАН
Я никогда не убивал того, кто просит пощады.
Я прекрасно сознаю, что сирена на моей палубе — монстр. Она скулит, но даже этот звук полон злобы. Помесь шипения и гортанных причитаний. Не представляю, почему тварь так напугана, когда минуту назад даже не морщилась, бросаясь на сеть из стекла и шипов. Хотелось бы гордиться, мол, моя слава наконец бежит впереди меня, но умом я понимаю, что повода для гордости наверняка нет.
Я пристально смотрю на Лиру. Она покачивается в такт движению корабля, и волосы цвета могильной грязи скользят по ее плечам. Сейчас ее хрупкость кажется угрожающей, будто каждый угол худого тела — это оружие. Она глядит на израненную сирену, не моргая. Лира уже не та девушка-призрак, которую я вытащил из океана. Какие бы чары ни затуманили мой разум, когда я спасал ее, теперь они рассеялись, и я ясно вижу, что передо мной не беспомощная девица, а нечто большее. И мне любопытно, хотя ни к чему хорошему это точно не приведет.
Ее слова все еще витают в воздухе. Слова, произнесенные на псариине — языке, запрещенном в большинстве королевств, в том числе и в моем. Я хочу знать, где она его выучила, как подобралась к сиренам так близко, почему носила их подвеску на шее словно трофей. Я хочу знать все.
— Ты убьешь ее? — спрашивает Лира.
И никаких больше милых попыток говорить на моем языке как можно лучше. Не знаю, откуда она, но то королевство явно не в восторге от моего.
— Да.
— Это будет быстрая смерть?
— Да.
— Жаль, — усмехается Лира.
Сирена вновь всхлипывает и что-то бормочет на псариине — так быстро и хрипло, что я едва различаю слова. И все же одно отпечатывается в голове ярче остальных. Prigkípissa. Что бы оно ни значило, сирена произносит его со страхом и почтением. Редкое сочетание. Мои подданные не знают меня настолько, чтобы бояться. А те, кто боится, наоборот, знают меня слишком хорошо, чтобы позволить себе неразумное поклонение.
— Твой кинжал, — говорит Лира.
И я сжимаю
