– Побереги себя для уроков шахида Аалеи. Я знаю о тебе все, что мне нужно.
Мия шагнула в круг.
– Но я все равно хотела бы попробовать.
Солис склонил голову набок, шея громко хрустнула. Принюхался.
– Тогда давай побыстрее.
Мия подошла к стеллажам и выбрала пару длинных клинков, загибающихся в лиизианском стиле. Как бы простенько они ни смотрелись, их вес был идеальным, загиб – совершенным. Самое быстрое оружие из арсенала – легкое и гибкое. Но клинки были короче меча Солиса и полезны только в максимально ближнем бою. Когда Мия вошла обратно в круг, шахид хмыкнул.
– Твой соперник орудует гладиусом, а ты выбираешь для песни кинжалы. Уверена, что знаешь слова, девочка?
Мия ничего не ответила, просто заняла правильную позицию, выставив вперед левую ногу и подняв одну руку, и забарабанила пальцами по рукояткам клинков. Витражное окно наверху откидывало темную тень у ее ног. Она почувствовала, как Мистер Добряк свернулся, щедро испивая ее страх. И, не дожидаясь очередного оскорбления, потянулась к тени Солиса и дернула.
Хотя она работала с Тьмой тысячи раз, Мия еще ни разу такого не испытывала. Возможно, дело было в том, что солнца тут не светили, но ее сила будто увеличилась, управлять мраком стало проще. Вместо того чтобы окутывать ноги шахида своей тенью, она просто воспользовалась его собственной, закапывая в ней подошвы его ботинок. Ни один человек в зале не понял, что она сделала. Ни одна волна не всколыхнулась на черноте вокруг ног Солиса. Тем не менее, когда он попытался поменять позу, слепец обнаружил, что не может оторвать ноги от пола.
Глаза Солиса округлились, а Мия перешла в атаку; клинок со свистом рассек воздух, целясь ему в горло. Шахид парировал, сбив траекторию ее правой руки, и кинжал полетел по полу комнаты. Но со скоростью, которой позавидовал бы даже драконий мотылек, девушка совершила пируэт, взмахнув волосами, и нанесла удар левой рукой, слегка поцарапав щеку шахида.
Все аколиты ахнули. По лицу Солиса поползли маленькие капельки крови. Трик издал ликующее восклицание. На секунду Мия широко улыбнулась, обнажив белоснежные зубы, наполненная самодовольной гордостью, что она пустила кровь этому высокомерному ублюдку.
Но лишь на секунду.
Солис схватил ее за левое запястье и железной хваткой заломил ее руку назад. Затем взмахнул коротким мечом, и пряжки с его ботинок улетели во тьму. И хоть подошвы по-прежнему были приклеены к полу, он сам, выскользнув из обуви, перекувыркнулся в воздухе над головой Мии. Приземлившись позади нее, шахид крепко свернул ей запястье.
Мия взвизгнула и согнулась пополам, мышцы рабочей руки растянулись. Локоть ныл, плечо грозило выйти из сустава.
– Умная девочка, – сказал Солис, еще сильнее выкручивая ей руку. – Но это Зал Песен, малышка, а не Зал Теней.
Он взглянул на нее своими слепыми, безжалостными глазами.
– И я не просил дать услышать, как поет моя тень.
Солис поднял клинок, зажатый в кулаке с побелевшими костяшками. И ударил им, как гром с небес. Мия кричала все время, пока он бил мечом
один раз
два
три
и наконец отрубил девушке руку по локоть.
Глава 11
Преображение
Кровь. Боль. Чернота.
Это все, что помнила Мия с того момента, как Солис отрубил ей руку. Белая боль ослепляла, пузырилась, вырываясь из ее нутра вместе с рвотой и воплями. Ее накрыла тьма – сладкая, черная и полная шепота, – где-то вдалеке слышался голос Мистера Добряка, переплетающийся с другими, которые она не узнавала.
– …Держись, Мия…
– О Солис, бедный Солис! Коли матушка любила бы его больше…
– Вот так ущерб. Иль ты убеждена, что она стоит сих мучений?
– Друзилла мнит, что да. Паче того, ее лицо – услада для меня.
– …Мия, держись за меня…
– Врачевание сего недуга в моем распоряжении. Истинное и верное.
– Окстись, сестра моя, сестра любимая.
– Какой портрет могла бы я живописать, коль дали б мне сей холст. Какой бы ужас могла я даровать и посеять в этом мире.
– …Не отпускай…
Мия очнулась с криком на устах.
Глаза резал аркимический свет. Тело крепко сдерживали кожаные ремешки. Ощутив их, Мия забрыкалась и тут же почувствовала чье-то ласковое прикосновение, сладкий голос наставлял ее: «Тише, тише, милое дитя». И тогда она взглянула в лицо, которое с этого момента будет преследовать ее во сне и наяву.
Мужчина. Высокий, стройный и бледный, как свежий труп. Его глаза были розовыми, кожа – будто сделанной из мрамора с голубыми узорами жилок. Белоснежные, как зимний снег, волосы зачесаны назад, сквозь шелковую мантию видна гладкая твердая грудь. Он был настолько красив, что все слова в мире меркли перед его ликом. Но он был так же холоден, как красив. Бескровен. Это красота недавнего самоубийцы, лежащего в новом сосновом гробу. Это красота, которая, несомненно, испортится после пары часов под землей.
– Не шевелись, душа моя, – сказал он. – Ныне ты в здравии, целости и сохранности.
Мия вспомнила агонию, которую испытала, когда Солис отрубил ей клинком руку. Но чуть ниже кожаного ремешка, намотанного вокруг бицепса, она увидела свою левую руку – черно-синюю, пульсирующую болью, – каким-то чудом вновь соединенную с локтем. Девушка сглотнула, борясь с внезапно накатившей тошнотой, ощутила нехватку воздуха.
– Моя рука… – ахнула Мия. – Он…
– Все будет хорошо, милое дитя, все будет правильно. – Мужчина улыбнулся синеватыми губами и расстегнул ремешок на ее руке. – Урон удалось уменьшить, если не возместить полностью. Время залечит остальное.
Мия поборола тошноту, сжала пальцы в кулаки. Ощутила покалывание в каждом из них, а также слабую боль в локте, где рубанул Солис.
– Как? – выдохнула она.
– Кровотеченью я положил конец, но плоть уберегла моя сестрица Мариэль. И ей обязана ты выказать львиную долю своей признательности. – Мужчина окликнул: – Выходи, сестра моя, сестра любимая. Яви свой лик! Воистину, боюсь, и тень не спрячет от сего зрелища.
Мия услышала шаги, повернула голову и едва сдержала крик. Там, во мраке, стояла горбатая уродливая женщина. Тоже альбиноска, как мужчина, и укутанная в черную мантию, но видимая часть ее плоти была невыносимо безобразной. Потрескавшаяся, опухшая, кровоточащая, сочащаяся, прогнившая до самых костей. От нее пахло парфюмом, но за ним Мия чувствовала более насыщенный запах. Сладость гибели. Падших империй и разложения во влажной земле.
– Пасть меня побери, – ахнула Мия.
Изувеченные губы женщины растянулись в слабой улыбке.
– Уже, дитя.
– Кто вы?
– Я – вещатель Адонай, – ответил мужчина. – А это – моя любимая сестрица, ткачиха Мариэль.
– Вещатель? – переспросила Мия. – Ткачиха?
– …Они колдуны…
Мариэль повернулась к Мистеру Добряку, появившемуся у подножия каменной плиты, на которой лежала Мия. Не-кот посмотрел на женщину: голова наклонена, хвост мечется из стороны в сторону.
– Ах, показался наконец. Доброй перемены тебе, маленький спутник.
– …Они мастера ашкахской магики, Мия…
Девушка нахмурилась. Вспомнила изваяния с кошачьими головами, побитые ветром и временем, которые видела в Пустыне Шепота. Эти статуи – единственное, что осталось от народа, который когда-то построил империю
