Скорее всего, целью умной пыли был сбор какой-то информации обо мне и моих контактах на станции — или даже за ее пределами, ведь возможностей шпионской субстанции я не знал. А явление посыльного и приглашение к разговору — уже попытка сделать хорошую мину при плохой игре: когда Олафссон почуял, что его вычислили, а следилку я сбросил, осталось действовать в открытую.
Вообще, конечно, куда проще было распылить на меня аэрозоль или прибегнуть еще к какому-нибудь средству в этом духе, я бы и не заметил, но тут сказывалась еще одна тонкость: за такое здесь обычно убивали. Аэрозоли, дистанционные управляемые микро- и наноботы — на все это очень чутко реагировала защита самой станции, и вот как раз на подобных вещах здешние хозяева не экономили. Просто потому, что такая вольница могла обернуться против них самих: упустишь раз, позволишь кому-то развлечься, а потом не заметишь, как сам окажешься под плотным колпаком имперских или каких-то еще спецслужб.
Так что анархия анархией, а определенные правила поведения и даже почти законы существовали и тут. И соблюдались более ревностно, чем в цивилизованных мирах: там и наказания обычно цивилизованные, а здесь могут кишки на шею намотать.
Олафссон жил неподалеку, в том же секторе, так что идти пришлось недолго. Занимал он несколько модулей, один из которых предназначался для развлечения особо ценных гостей. Во всяком случае, так было раньше.
— Прошу вас сдать оружие, — проговорил сопровождающий, когда мы вошли в… наверное, приемную.
— Может, мне еще и застрелиться? — мрачно спросил я. — Напоминаю, это ему хотелось поговорить, а не мне.
Сопровождающий помялся несколько секунд, а потом вид его сделался отсутствующим — наверное, обратился к начальству за инструкциями. Я тоже не стал терять время даром: поменял приборчику в мозгах настройки, выводя его в сторожевой режим, и осмотрелся.
Вид помещение имело странный и нелепый. Безликий серый пластик стен, пола и потолка. Встроенные полосы и панели светильников, очевидно, были призваны подчеркнуть крутизну и богатство хозяина. Мебель не то «поддерево», не то по-настоящему деревянная, какие-то ковры — где он их, комету ему в задницу, вообще откопал! — декоративные предметы разных эпох и стилей, начиная с древних бронзовых канделябров и заканчивая неоновой объемной картиной в стиле середины уходящего двадцать третьего века. Логово безумного коллекционера или археолога. Подробности я помнил плохо, но мог поручиться, что за последние шесть лет хлама здесь изрядно прибавилось. Наверное, дела Олафссона и впрямь шли неплохо.
С другой стороны, одно неоспоримое преимущество у такого интерьера имелось: среди хлама можно разместить любые системы безопасности. В стены-то ничего серьезного не спрячешь, они здесь тонкие, а вот за истинное назначение той самой неоновой картины я не поручусь. Так что расставаться с оружием не хотелось совершенно.
— Хозяин согласен. Пусть это будет дополнительным свидетельством его добрых намерений, — нарушил наконец молчание сопровождающий. Юрист он, что ли? Уж очень своеобразно изъясняется. — Прошу следовать за мной.
Дверь обнаружилась за тонким ковром — или это был не ковер? Тьма[7] его знает! А за дверью, очевидно, рабочий кабинет, который стилем оформления не отличался от предыдущей комнаты.
— Даров, Кляксий! — жизнерадостно осклабился Дрю, заполнявший собой просторное глубокое кресло. За прошедшие годы он совершенно не изменился, только, кажется, еще больше потолстел. — Иди, мы тут сами говорнем пичь,[8] — махнул он рукой подручному.
— Здравствуй, — кивнул я в ответ, подходя к креслу для посетителей и опираясь на его спинку. Глубокое, закрытое, оно существенно ограничивало поле зрения и не давало простора для маневра, так что усаживаться я не собирался. — Чего ты хотел?
— Ну дык, говорнуть! — развел руками Олафссон. — Плюхай, не сциль.[9]
— Лучше постою. Давай к делу, — оборвал я раздраженно. Да, он не изменился, только речь стала еще более невнятной.
— Ну, как хошь. Ощим, хочу я копнуть булыганов,[10] пульку[11] под это дело годную взял, ща мобилу[12] найду, и норм.
— Поздравляю, — сказал я, потому что собеседник в этом месте умолк, продолжая ухмыляться и хитро поглядывать в мою сторону. — А чего ты хотел от меня? Что, другого кандидата на капитанскую должность нет?
— Ирпяку[13] тебе, а не мобилой у меня сцилить! — радостно хохотнул Олафссон. — Я тя по-другому пользовать хочу. От говорни мне, Кляксявый, шо те Серый наперво отожжет, ежели я ему о твоих хозяевах твикну?[14] А шефы, ежели им твикнуть, что ты их на булыганы махнул? А? То-то! От и я мыслю, что станешь ты ваще кляксой! — Дрю осклабился совсем уж довольно. — Да ты не сциль, я не жлоб, я ж не Ригель,[15] на стык[16] не хочу! — Он расхохотался собственной шутке. — Мне тут твикнули, шо вы к «Тортуге» сцилите, вот я и хочу знать, шо там такое и где там можно булыганов копнуть побольше. Ну шо ты дыришь,[17] лады али как?
А я разглядывал Олафссона и никак не мог определиться, что с ним делать. В принципе в нынешних обстоятельствах, именно сейчас, когда я получил от Серого интересное предложение, а потом от Морецкого — несколько ценных намеков на причины этого предложения, мне ничего не мешало спокойно согласиться. Олафссон со своим нелепым шантажом, стоит мне добраться до «Тортуги», потеряет всякий смысл: я либо сдохну там, разделив участь капитана-неудачника и других пропавших членов экипажей, либо достигну своей цели.
Не мешало ничего, кроме личного отношения. У меня руки чесались прямо сейчас раз и навсегда заткнуть эту мерзкую рожу, смердящую удушливо-сладкой ацетонистой вонью гнилой дыни.
— А ежели лады, то мы те ща контрольку поставим, шоб наверняка! — добавил Олафссон. На свою голову.
«Контролька» — это такой специальный агент, очередная разновидность «умной пыли». Колония наноботов, которую вводят в кровь и которая ограничивает свободу деятельности объекта. Вариантов масса, от смерти по команде до куда более тонких воздействий. Часто контрольки вводят рабам те, кто может себе это позволить. Хорошо настроенная контрольна способна сделать из человека послушную и весьма исполнительную куклу.
В принципе вычистить ее при необходимости можно, методики есть. Мне даже кажется, что с этим вполне способен справиться тот полезный приборчик, с которым я делю собственную черепную коробку.
Вот только проверять и испытывать судьбу совсем не хотелось. И позволять, чтобы это хозяйничало в моем теле.
— Кляксий, хорош дырить! Некада мне тут с тобой, делов на полгалаксии!
Не исключено, что именно эта «галаксия» стала последней каплей. Или все-таки то, что приборчик в голове наконец-то вычислил основные «блестящие точки» комнаты и, главное, расположение в теле Олафссона «информационных пучков» — чипов, способных связаться с инфосетью.
