— Вся ситуация сама по себе странная, — сказало недя Лак. — Теперь–то вы понимаете, почему сейчас не время для мелких распрей?
— Да, недя, — ответил Данак.
Он выглядел послушным и покорным, но Ингрей знала: неважно, каким раскаявшимся братец кажется сейчас, он все равно постарается извлечь свою выгоду. Он не знал о пауке–мехе, которого использовал Тик. Но слышал ли он, как Ингрей назвала имя капитана, когда мех заговорил? Ему не понадобится много времени, чтобы сопоставить эти два факта. Может, он уже успел сообразить.
Но у Ингрей не было другого выбора, поэтому она послушно повторила за братом:
— Да, недя.
Заместитель начальника Верет предложило Ингрей присесть и выпить шербета. Кабинет у него был почти такой же, как у Токрис, только немного просторнее и с более удобными креслами для посетителей.
— Когда придет Токрис, — сказало Верет, подав чашку шербета и сев напротив, — я попрошу ее принести вам завтрак.
В голосе чувствовалось напряжение, словно ему было неловко или оно сердилось и пыталось это скрыть.
— Вы здесь всю ночь провели? — спросила Ингрей. Ей самой удалось урвать лишь несколько минут сна в машине по дороге из Эсвай.
— Да. Но я бы все равно не уснуло.
Себе оно шербета так и не налило.
Ингрей не сразу разобрала, что оно сказало. Заместитель начальника Верет говорило с сильным лимским акцентом. На его рабочем столе лежал черный квадратный лаковый подносик с горкой темно–синих с золотыми прожилками бусин. Всем известно, что у хатли странные религиозные обычаи, специальные дни для регулярного поста, ночи для молитвы и прочая чепуха. А еще обычай запрещал им употреблять в пищу некоторые продукты.
Она знала, что заместитель начальника родом из Лима, а это означало, что, скорее всего, оно — хатли, Данак мог бы об этом и не упоминать. Но Ингрей никогда не думала, что человек с хорошим образованием, получивший такую работу и говорящий на йиирском, до сих пор может соблюдать обычаи своих предков.
— Не подумайте чего насчет вчерашнего вечера, — прервало молчание заместитель начальника Верет. — Я никогда не было сторонником вашей матери, и это обстоятельство не прибавляет мне очков в округе. На самом деле бросить вызов вашей матери может лишь человек, занимающий такой же пост, и мне это неприятно. В любом случае я как представитель меньшинства могу позволить себе не голосовать за нее, хотя, скорее всего, это принесло бы мне гипотетическую выгоду.
Ингрей не знала, что ему ответить, и промолчала.
— Я уже привыкло, — продолжило оно. — Почти. Просто время от времени происходит то, что я не имею права игнорировать. Никто не произносит вслух: «Вы так хорошо говорите по–бантийски, заместитель начальника Верет! Вы же образованный, не такой, как остальные хатли!» Но все так думают. Да, я знаю, что и вы только что об этом подумали.
Ингрей попыталась возразить, но тут же поняла, что от любых ее слов станет только хуже.
Заместитель начальника язвительно улыбнулось.
— Это же видно! А еще время от времени приходят политики и начинают учить меня, как вести следствие. Ладно, мое начальство говорит мне, кого нужно посадить и что при этом сказать репортерам, ладно, судебный комитет приказывает мне выпускать тех, кого, как мне кажется, освобождать не следует. Это моя работа, а они — мое начальство. Может, в конце концов, я не право, судебное заседание именно для того и проводится, чтобы во всем разобраться. Но это! — Оно покачало головой. — Совершено хладнокровное предумышленное убийство, а я не могу задержать убийцу, и ему, скорее всего, позволят отсюда улететь. И я не могу при этом ничего сказать. А с другой стороны, у нас тут Этьят Будраким и его фальшивые гарседдианские раритеты.
Верет протянуло руку к подносу с бусинами, словно собиралось взять их, ио лишь отодвинуло на пару сантиметров дальше.
— В моей семье есть имена, которые появились на Хвай задолго до того, как Будракимы прилетели в систему. Это правда, но над раритетами хатли, оставшимися от наших предков, смеются, считают их ничтожными и хранят где–то в запасниках лария системы, словно мы не настоящие хвайцы. Либо их похищают, а потом с гордостью выставляют под чужими именами. Будракимы прибыли на Хвай одними из последних, как и все гарседдианцы или те, кто считает себя ими. А их раритеты? — Оно презрительно хмыкнуло. — Подделки с самого первого дня. И ради того чтобы скрыть этот факт, Этьят сослал своего ребенка в «Милосердное устранение»! А я даже не могу высказать своего мнения и вынуждено говорить лишь то, что в интересах Нетано Аскольд.
Оно задумчиво посмотрело на стол. Сжало кулак, раскрыло его, словно хотело что–то взять. Может быть, чашку шербета, но выпить оно сейчас не могло, потому что постилось.
— Я знаю, что это Хевом убил светлость Зат, — сказала Ингрей. — Он даже не пытается скрывать.
— Он молчит. Хотя так, наверное, даже лучше. Консул Омкема так покровительственно разговаривает со всеми, что я уже с трудом выношу и ее, и Хевома.
— А я все вспоминаю, как нашла светлость Зат, — сказала Ингрей. — Иногда мне кажется, что все прошло и я уже в порядке, а потом вдруг как накатит. И сразу вспоминается она.
Прислонившаяся спиной к тонкому стволу, с запекшейся каплей крови в уголке рта.
— Так и бывает, — довольно мрачно, но с заметным сочувствием в голосе проговорило Верет.
— Я тоже не хочу, чтобы его отпустили. Но не нам решать.
— Прекрасно осознаю это, мисс Аскольд. Просто мне хотелось хоть перед кем–то выговориться. Сказать такое за пределами кабинета я не могу.
Оно немного помолчало. Взглянуло на стену, на изображение площади перед Службой планетарной безопасности. Предрассветное
