Таррэн удивленно отступил, когда на безупречно ровном спиле, сделанном им более двухсот лет назад, неожиданно появился крохотный зеленый росток. Поначалу маленький, неуверенный, но с каждой секундой он набирал силу и быстро вытягивался в сторону вернувшегося хозяина. Затем он покрылся корой, удлинился до размеров эльфийского клинка, на короткое мгновение замер. А потом вдруг выпустил наружу изумрудные листочки.
— Он тебя принял, — улыбнулся владыка Л’аэртэ. — Ты снова дома, сын мой.
Таррэн бережно коснулся своей ветви и благодарно прикрыл глаза, всем существом чувствуя, что его действительно простили, обласкали, как блудного, но любимого сына. И это принесло в его душу долгожданный покой, которого, как оказалось, там так не хватало.
— Можно я тоже попробую? — шепотом спросил Тир, выжидательно глядя на отца и деда.
Тирриниэль с улыбкой кивнул и с нескрываемой гордостью осмотрел вторую ветвь, отросшую на ясене у основания той, что была заново дарована его сыну. У ветки Тира оказалась более тонкая основа, чем у ветки блаженно жмурящегося Таррэна, но владыка знал, что с каждым прожитым годом она будет становиться все сильнее и толще. До тех пор, пока мальчик в конце концов не достигнет пика и не станет совершеннолетним дважды. Но и потом она будет украшать древо жизни рода, красноречиво демонстрируя, что дом Л’аэртэ снова жив и могуч и что у него теперь есть надежда на будущее.
Мелисса подошла к брату совсем неслышно и собралась попросить у него нож, но крови не потребовалось: едва ее пальчики коснулись коры, как крона ясеня снова заволновалась. Причем если в первый раз это выглядело пугающе, то сейчас все с нетерпением замерли, откуда-то зная, что случится нечто необычное, непредвиденное. То, чего еще никогда раньше не было.
И ясень не обманул ожиданий: под дружный вздох рядом с веткой Тира появился еще один росток, такой же тонкий и трепетный. Вытянулся струной, задрожал, прильнул доверчиво к отцовской ветви. А затем вся остальная крона, странно зашелестев, вдруг расцвела крупными, яркими, поразительной красоты цветами. Такими же белыми, как ее длинное платье. И такими же нежными, как ее чистая душа.
— Боже… — судорожно вздохнул Линнувиэль.
— Она наша. — Тирриниэль горящим взором посмотрел на ясень. — Первая за девять эпох… наша!
Мелисса смущенно потупилась и юркнула за спину отца. После чего стрельнула глазами по сторонам, но ощутила ласковое прикосновение к щеке и порывисто прижалась к Элиару.
— Ты не против?
— Нет, конечно, — с улыбкой шепнул светлый эльф, осторожно касаясь губами ее макушки. — Если тебе нравится быть частью рода, значит, и я не возражаю.
Она благодарно сжала его руку и лукаво покосилась на Белку.
— Мама, твоя очередь. Осталась только ты.
Таррэн и Тирриниэль вопросительно обернулись, Тир гордо выпрямился, ни капли не сомневаясь, что ее примут. Элиар вообще перестал что-либо замечать — близость Мелиссы сделала его не только счастливым, но и на редкость невнимательным. И только Шранк насторожился, решив про себя, что для вожака этот вызов может стать гораздо серьезнее, чем все прожитые годы. И, как ни странно, оказался прав, потому что суровая и непримиримая Гончая неожиданно заколебалась.
— Если не хочешь, не делай, — немедленно понял ее сомнения Таррэн, но Белка медленно покачала головой.
Она и так слишком долго сомневалась. Сравнивала себя с перворожденными. Раздумывала и размышляла, старательно гоня от себя подленькую мысль, что если бы не руны, если бы не проклятая магия…
— Я люблю тебя, мой бельчонок, — тихо шепнул эльф, коснувшись губами ее затылка. — Ты принадлежишь мне так же, как я принадлежу тебе. До самой смерти. Забудь о рунах, забудь о магии, забудь о том, кем ты была. Помни лишь то, что я люблю тебя и отдал тебе свою душу задолго до того, как подарил родовой перстень. Ты моя. Никогда не забывай об этом. Всегда только моя.
Белка отстранилась, ласково провела пальцами по гладкой щеке мужа и быстро шагнула вперед, на ходу доставая из складок платья прятавшийся там клинок. Капли ее крови легким узором легли поверх зеленой листвы родового ясеня Л’аэртэ. Медленно соскользнули по ветви Таррэна, отчего-то окрашивая ее в рыжеватый оттенок. Затем по деревянному трону пробежала новая дрожь. Вокруг среза, оставленного им более двух веков назад, взбугрилась кора, а затем оттуда стремительно выскользнул тонкий, гибкий, как лоза, удивительно изящный росток, который мгновенно обвил основной ствол, как руки любимой женщины. С нежностью обогнул веточки Тира и Милле, обнял и их, после чего распустился нежно-салатовыми лепестками и счастливо застыл, невесомо покачивая всеми своими изящными кончиками.
— Наша, — с гордостью повторил владыка Л’аэртэ, когда все немного успокоилось, а удивленная таким исходом Гончая расслабила напряженные плечи. — Я даже не сомневался.
Таррэн с чувством обнял свою чудесную пару и невесомо коснулся губами ее щеки.
— Моя, — тихо шепнул возле самого уха, и Белка слабо улыбнулась: конечно, его.
Теперь наконец и у нее есть свой собственный род. Может, не самый лучший, но здесь, в чертогах, отныне ее всегда будут ждать. И если случится беда, если потребуется помощь, то здесь, в средоточии мощи темного владыки, в этом зале и всюду, куда только смогут достать ветви родового ясеня… ее всегда будет ждать такой же теплый прием, как сейчас.
— Эй, а это еще не все! — с каким-то ненормальным азартом воскликнул вдруг рыжий, заставив присутствующих удивленно обернуться. — Глядите, там еще что-то растет!
— Где? — встрепенулся Тирриниэль.
— Да вон же! Рядом с Белкиной веткой!
— Не вижу, — нахмурился Линнувиэль.
— Да вон же! Никак… еще один? Эй, что за дела?!
Белка подняла глаза и обомлела. Рыжий был прав, потому что возле ростка ее сына в самом деле творилось что-то непонятное. Кора в том месте все еще шевелилась, беспокоилась. Неуверенно тужилась и тихонько скрипела, словно пыталась не выпустить наружу что-то новое. Но это «что-то» все равно оказалось сильнее и спустя пару томительных минут ожидания, поднабравшись сил, все-таки справилось. Пробилось еще одним тоненьким, крохотным, но уже очень упрямым росточком. Таким же, как все мужчины в
