Хотел пошутить, да получилось вроде как правда. Зря Зот записки писать не будет. Споткнувшись о табурет, Виктор нащупал на стене граненую кнопку. Свет резанул по глазам с такой силой, что Ковалев невольно закрыл лицо ладонью, ворча проклятия.
«Извини, Витек. Я опоил тебя снотворным, чтобы ты в этот раз не бежал следом. – Виктор вытер слезящиеся глаза – мелкий, кривой почерк, яркий свет. – Если я не вернусь утром, сделай все так, как написано. Первым делом…»
– Какого хрена! – в голос выругался Ковалев, когда в кухне вновь воцарилась темнота. Лампочка затрещала, замерцала и, похоже, перегорела. Для верности Виктор пару раз щелкнул выключателем. Сгорела, кнехтовина паршивая! Навсегда.
Впрочем, иначе и быть не могло – философски рассудил Ковалев. Череда неудач продолжалась. Похоже, Виктор где-то свернул не туда и теперь шел – нет! – брел, плелся, полз на брюхе вдоль темной полосы шириной в московский проспект, и светлой ему не видать, как своих ушей. Ковалев даже догадывался, где этот чертов поворот и какой указатель следует взорвать, выкорчевать, сровнять с землей, чтобы не попадать в такие истории.
Следовало пройти в комнату и дочитать про «первое дело» и так далее, однако щенок вдруг заурчал, сердито тявкнул.
– Ты чего, Рафинад? Тихо, дружок, это я…
Щенок тявкнул вновь и со всех лап бросился на улицу, минуя оторопевшего Виктора. Быть может, вернулся Макар? Или наконец-то объявилась Лиза? Ковалев поспешил во двор, по дороге нацепив на ноги старые кроссовки друга.
Плотный туман окутал всю округу. Вот почему нет звезд. Виктор плюнул на тлеющий окурок, бросил в сторону, где за бетонной дорожкой – он знал, но не видел – росли кусты смородины и крыжовника, и почувствовал себя на дне глубокого моря, в бездонном провале, а двери на веранду – задрайка корабля. Стоит протянуть руку вправо, и почувствуешь твердый борт – стену дома. А если двинуться вдоль борта, метров через двадцать – двадцать пять возникнут в морской мгле гребные винты корабля, плененные рыбачьей сетью. Макар уже минут десять орудует кусачками, и ему нужна помощь.
Было такое. Когда-то. А теперь борт и гребные винты – наваждение, рисуемое фантазией и туманной мглой. Виктор прошел к калитке. Чего бояться? Дверь на веранду – сзади, дощатый заборчик – вот он. Два больших ореха темными громадами справа и слева. А дальше – хоть глаз выколи.
Странно: Зот писал, что снотворного подсыпал, но что-то спать совсем не хочется. Или Ковалев действительно спит? Он до боли в суставах вцепился в доски забора. Вполне реальные доски.
Рукоять секиры Гель-Шаша тоже была вполне реальной, после боя горели ладони; захват Гермия казался вполне реальным; укусы бронзовых змей – Виктор коснулся лица – реальнее не придумаешь. Ковалев осторожно прикусил губу – больно! Да нет же! Не сходи с ума, Виктор Сергеевич. Ты в реальном мире: Рафинад, записка от Макара… Черт. Обронил, когда щенок выскочил на улицу. В какой-то момент испугался, что Рафинад бросится кусаться.
– Рафинад, – позвал он собачонку. Попытался присвистнуть, но, боясь нарушить тишину, только прошипел.
Ковалев неспешно вышел за калитку. Под ногами дорожка к дому, распластанные кустики спорыша на ней – темными кляксами, дальше край старого асфальта. Виктор сделал пару шагов к дороге: мир впереди проявился смутными пятнами; мир позади – скрылся в пелене тумана. Шагнул на дорогу. Теперь все вокруг исчезло, остались камешки да выбоины под ногами. Ни орехов, ни калитки, ни тем более дома. Игра с туманом все больше увлекала Виктора. А вот если покружиться, найдет ли он с первого раза калитку дома или попадет во двор напротив?
Он воровато оглянулся, опасаясь, что кто-то из сельчан станет невольным свидетелем его чудачества. Потом долго будут тыкать пальцем в спину, хихикать: городской-то совсем из ума выжил! Представляешь, Семеновна, ночью кружился посреди улицы. Дурень!
Похоже, никого. Шагов и голосов не слышно. Виктор быстро крутанулся на носке левой ноги. Совершенно напрасно. Головокружение – видимо, все-таки последствие снотворного – усилилось.
– Тихо-тихо, – зашептал Ковалев, раскинув руки в стороны, чтобы не упасть.
Пальцы коснулись чего-то теплого, живого. Рядом всхрапнула лошадь. Виктор удивленно вскрикнул. Тумана как не бывало. Перед ним стояло три всадника: высокие шапки, металлические нашивки тускло блестят в свете звезд.
Всадники! Ковалева словно кипятком ошпарило. Он заорал во все горло, бросаясь наутек. Высокая трава тут же спутала ноги, и Виктор упал в темноту.
Глава 25. Кровь паралата
В тот час, когда погаснет солнце, Она забьется, запоет – Светлее звонкого червонца И полнозвучней синих вод. Константин Бальмонт. Двойная жизньКогда уцелевшие в бою принесли разрубленный пояс, Дарсата почувствовала, как когтистые лапы барса сдавливают ее сердце.
Сестра! Амаканга!
На мгновение весь мир растворился во мгле.
Амаканга! Сестра!
Ударить предателя прямо сейчас в сердце, и никто не заступится за него, не прикроет своим телом. Даже самые верные, что стоят за его плечами, бровью не поведут. Но…
Дарсата прикрыла глаза – держись! – не давая горю завладеть разумом – держись! Ведь она осарта – женщина справедливого Арта, – способная видеть суть человеческую.
– О боги! – прошептал Мадсак.
Дарсата повернулась к нему. Амаканга мертва, но вождь, муж смотрит на разрубленный пояс, как на ядовитую гадюку. И вместе с тем в глубине его глаз горит алчный огонь – наконец-то! Теперь власть целиком в его руках. Мадсак протянул рог, украшенный золотом, рабу-виночерпию, и тот ловко наполнил сосуд, не пролив ни капли.
Проклятый рогоносец! Даже в такой скорбный час он не упустил момент напиться. Любимый рог всегда при нем, за что знать и прозвала его Рогоносцем. Что ж, у кого в руках постоянно рог, полный вина, власть не удержит.
Вождь плеснул вина в жаровню. Привычная поминальная жертва показалась Дарсате хвалой богам. Сторонники Мадсака довольно переглянулись. Взгляды быстрые, едва уловимые, но и без слов понятно, кто теперь у власти союза племен. Уж точно не этот пьющий властолюбец – Медовый Олень.
Таскар. Он принес пояс Амаканги. Отчего же ты опускаешь глаза, могучий параласпайн – железный копьеносец? Отчего не смотришь на Дарсату? Гнетет ли тебя тяжкая утрата, грозящая изгнанием в свой удел, или?.. Или ты знаешь нечто, скрытое от глаз скорбящего мужа – твоего вождя?
Мадсак не притронулся к поясу Амаканги. Дарсата вышла вперед – Арта, дай силу ее ногам! – приняла скорбный дар от уцелевшего в бою. На мгновение их взгляды встретились. Надежда! Маленькую толику надежды увидела жрица в глазах Таскара. Варкас и Арсанар, стоящие у входа в шатер вождя, сражавшиеся плечом к плечу с Амакангой, тоже смотрели на нее с надеждой.
Значит, сестра
