Девушка с удовольствием напилась теплого молока, немного поспала. Осарта села напротив, подкинула хвороста в очаг и сама, завороженная огнем, погрузилась в нелегкие думы.
Мы гасим костры, мы уходим отсюда,Возвращая курганам покой.Черно-белые сны, спрятав годы в минуты,Вместе с нами уходят домой… –запела женщина Арта, подчиняясь ритму пламенного танца:
Слишком слабым был крик, слишком тихим был стон.Слишком громок был смех на курганах.Мы пришли, словно здесь сто тысяч войн,Горели в открытых ранах…Кони мчали сарматский клин в атаку, пеший противник рассыпался перед параласпайнами брызгами щитов, мечей, крови:
Наши кони неслышно подминают траву.Наши стрелы лежат в колчанах.Те, кто начал с улыбкой эту войну, –Навсегда в черно-белых снах…Сармат падает с коня, разъяренные враги стаей голодных волков набрасываются на опрокинутого параласпайна – упавшему в полных доспехах самому не подняться:
Мы слышим, как горы плачут навзрыдИ роняют на камень камни.Им запомнится только шорох копыт.Остальное уйдет вместе с нами[4].Сильный голос осарты, способный призывать духов, вещать над толпой, внушая почтение к милости Арта, заполнил собой шатер, будоража душу.
– Красиво, – вздохнула Миста, склонив голову набок.
Румянец лег на ее щеки, в глазах появился живой блеск. Теперь она была совсем не похожа на замерзшее существо, зачем-то похищенное безумцем.
Дарсата отдала ей амулет рыжего паралата. Девушка удивленно вскинула брови, глянула на Дарсату с надеждой и тревогой.
– Прости, Миста. Я ранила его, но так было надо, – извинилась осарта, разговаривая как с равной. – Я искала сестру… и не успела. Прости. Это твое.
Девушка попыталась связать разрезанный шнурок – Дарсата накрыла ее пальцы ладонью, порылась в поясной сумке и достала плетенный из кожаных нитей шнурочек. Миста лишь поблагодарила кивком. Поменяв шнурок, она повесила амулет на шею.
В анаксиридах и коротком кафтане на меху она была похожа на мальчика-херсонесита, случайно попавшего в шатер сарматки – слишком нежная, тонкая в кости. Свою одежду Миста спрятала в суму, подаренную Дарсатой.
Она была любопытна. Осарта часто ловила на себе задумчивый взгляд голубых глаз.
– Ты что-то хочешь спросить?
Лиза мотала головой, ничего не понимая из сказанного.
– А если я попробую так? – Дарсата приложила ко лбу Мисты указательный палец, чувствуя дрожь девушки, которую вспугнуло странное действие. – Так ты слышишь? – спросила осарта.
Нет ответа, но чистый лоб под пальцем наморщился – слышит, но не понимает происходящего.
– Ответь, если слышишь.
– Да. Слышу.
– Ты постоянно с удивлением смотришь на мою голову. Со мной что-то не так?
– У вас… длинная голова.
– Сарматы считают это красивым. Разве нет?
– Наверное… Но вы не прилетели с другой планеты?
Дарсата не поняла вопрос. Почему Миста вдруг решила, что осарта… упала с неба? Пришла со звезд?
– Я не богиня, – по-своему истолковала она ответ. – С раннего детства именитым сарматам связывают голову, чтобы она становилась удлиненной. Ничего волшебного здесь нет.
Девушка вздохнула, загрустила.
– Как твое здоровье?
– Нормально. Мне… мне придется остаться у вас?
Правильный вопрос. Если бы Дарсата знала ответ…
– Давай выйдем.
Макар беззвучно спустился вниз. Островерхая арка дромоса, несколько камней вывалились из кладки, и нет осыпавшейся кучи земли, закрывающей вход, нет серебристого лоха, вросшего в вершину арки. Курганник присмотрелся: голубоватая тень висит над входом, будто волшебный куст вырос – отголосок иного мира.
Он подошел ближе. Проход не темный, слабый голубоватый свет пробивается из дромоса – «синий огонь», конечно. Курганник спрятал оружие и шагнул под своды… и получил неожиданный удар по нервам. Было такое впечатление, словно мириады мелких ледяных иголочек одновременно впились в тело. Вместо крика получился сдавленный сип – горло парализовало, неописуемый ужас накрыл ледяной волной. Отступить, но тело не слушалось, потому он просто рухнул на спину. Консервные банки, лежащие в рюкзаке, впились острыми гранями в позвонок, в ребра. Превозмогая боль, Макар перевернулся на живот – передышка. Пополз, цепляясь непослушными пальцами за землю. Наконец вытащил из пасти дромоса и онемевшие ноги.
– Ни фига себе примочка, – тяжело дыша, пробормотал курганник.
Закон ехидства в действии: загордился победой над нечистью – получил по мозгам в прямом смысле. Ладно. Обошлось вроде.
Тело ныло от пережитой боли и холода, но прогретая за день земля щедро делилась теплом. Апатия накрыла ватным одеялом, сладкая дремота растеклась по телу. Почудилось или нет? Шуршание в траве, противненькое хихиканье, мелькнули глазки. Вот уже кто-то заглядывает в лицо, скаля белые острые зубки, мелкие лапки пробежали по спине.
Макар, стиснув зубы, резко отжался от земли и встал. Степенок, сидевший на плече, полетел кубарем вниз, но крепкая рука поймала его за шкурку.
– Тебе что, нет в жизни покоя? – спросил Зотов.
Нечистый задергался, заканючил. Вот зловредные твари! Подсунули-таки свинью! Ведь знали о ловушке и пошли следом, чтобы, как сейчас говорят, поприкалываться.
Макар хотел было отшвырнуть степенка, да подальше. Не по-людски как-то. Жив же остался, руки-ноги на месте – в пальцы малость еще колет. Курганник опустил малыша наземь, почесал меж прижатыми ушами.
– Ступай, непоседа. Не поминай лихом.
Непослушные пальцы отыскали на поясе флягу из толстого стекла, оплетенную кожаным шнуром, дрожащие губы жадно припали к горлышку. Теплая волна растеклась по телу, мышцы обрели упругость, боль растворилась в горячем потоке крови. Тело с удовольствием потянулось, хрустнули суставы, настраиваясь на работу. Воткнув булатный тесак прямо перед собой, Зотов опустился на колени.
– Господи! Иже многою твоею благостию и великими щедротами твоими дал ты мне, Макару-курганнику, мимо-шедшее время нощи сея без напасти прейти от всякого зла противна. – Молитву Макария Великого Зотов постоянно повторял, когда ходил в ночь к кургану, обретая душевное равновесие, испрашивая помощи у святого покровителя. – Во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа! Аминь!
Рука легла на левый бицепс – забыл, что Лизин подарок срезала Хозяйка. Тоска ударила камнем под дых. Ничё, справимся.
Макар вошел в дромос, рассекая булатным клинком воздух перед собой. С треском посыпались голубые искры, словно порвался невидимый полотняный занавес. Возникшая из искр фосфоресцирующая тварь бросилась на него, но Зотов прошел сквозь чудовище.
Макар стряхнул с рук голубые искры, волосы на голове шевелились, потрескивали. Едва повернешься или сделаешь резкое движение, мириады искр сыплются на пол с треском и шелестом. Кирпичи свода обросли огнями святого Эльма, в коридоре танцуют языки «синего пламени». Не царская гробница – зачарованный замок. Не хватает эльфов – не ушастых убийц, а крылатых дюймовочек.
В синем свете огней Зотов сразу заметил опасность: в конце дромоса, при входе в погребальную камеру, на полу лежали выпавшие кирпичи, серый песок покрывал все толстым слоем, а верхние ряды конического свода прогнулись под тяжестью чего-то, давящего
