А когда прокашлялась и протерла слезящиеся глаза, когда обернулась, ища глазами Рана, то закричала от отчаяния.
Ран был погребен под толщей обрушившейся породы.
Только его рука высовывалась из-под груды камней и безжизненно белела на покрытом грязью полу.
Мир померк. Нет, шар-огневик исправно работал, безразлично, будто не случилось ничего страшного, освещал лабиринт. Я чувствовала, как мою душу заполняет тьма.
Это длилось секунду, наверное. А потом я подумала: может быть, он еще жив. Я вытащу его. Я буду таскать эти камни, пока не уберу все.
Тяжелые, неповоротливые, с острыми гранями. Я изранила ладони почти сразу. Камни как живые стремились вырваться из рук, я удерживала некоторые просто каким-то нереальным усилием воли. Ногти обломались, и скоро все кончики пальцев сочились кровью.
Я старалась не выть, чтобы не терять напрасно сил. Я только беспрерывно шептала: «Ран, я вытащу тебя. Я вытащу. Потерпи».
Я не знаю, сколько времени я пыталась освободить его из-под завала. Но понимала, хоть и не хотела себе в этом признаваться, пока еще не хотела, что слишком долго. Что никто не сможет продержаться так долго. Что он безвозвратно и окончательно мертв.
Это не могло быть правдой. Как это возможно? Вот он идет рядом. А вот – секунда – и ничего, кроме этой безжизненной руки. Я не могла ее коснуться, как ни заставляла себя.
Что я скажу его родителям? Как посмотрю им в глаза? Единственный сын…
Все это металось и металось в моей голове, пока я продолжала поднимать камни и откидывать их в сторону, тихонько скуля от боли в израненных руках и от отчаяния.
Надо перестать. Остановись, Кора.
Я не могла.
Если бы была хоть единственная возможность того, что у меня мог проснуться магический дар, то это случилось бы сейчас. Потому что ничего более жуткого мне переживать не приходилось.
Остановись, Кора. Ты ему уже не поможешь.
Я впилась кровоточащими пальцами в камень, который сейчас сжимала, будто хотела раскрошить его в порошок. И закричала.
Я так кричала, что у меня внутри словно разломилось что-то. Мне даже показалось на миг, что это какая-то моя кость. Или сердце разорвалось. Пусть бы разорвалось…
Я упала на грязный пол. Сил не осталось даже на то, чтобы закрыть глаза.
А потом у меня начались галлюцинации. Я слышала, такое с людьми случается от сильных потрясений.
Куча камней зашевелилась, будто они только выглядели тяжелыми, а на самом деле были игрушками из папье-маше. Но я-то знала, что каждый из них был настоящим. Мои израненные пальцы не давали мне об этом забыть.
А в моей галлюцинации камни легко осыпались, выпуская Рана. Целого и невредимого. Ни одной царапины. Какой спасительный бред. Если я сошла с ума от горя, то я не желаю больше приходить в себя.
Раннитар-призрак смотрел на меня совершенно безысходным взглядом. И мне на секунду почудилось, что это я умерла. Потому что так – безнадежно и грустно – смотрят на тех, кто или уже умер, или вот-вот умрет.
– Корюшка, – прошептал Ран-призрак, опускаясь рядом со мной на колени. – Моя маленькая… Что я натворил…
Он легко поднял меня на руки и понес по лабиринту. А я безвольно лежала, радуясь этому бреду. Главное, не спугнуть. Иначе наваждение рассеется, и окажется, что я лежу у груды камней, которые превратились в могилу моего друга.
Он вынес меня из подземелья. На поверхности день уже клонился к вечеру. Холодный ветер коснулся моих расцарапанных рук, принося облегчение. Наверное, я все-таки тоже умерла.
– Кора, посмотри на меня. Посмотри на меня, мой маленький смелый дружище…
Ран опустился за землю, все еще держа меня на руках. Попытался заглянуть в глаза.
– Кора, не пугай меня! Очнись, девочка! Очнись!
Он легонько встряхнул меня за плечи. В его голосе появились нотки отчаяния.
– Я жив. Ты ведь видишь? Со мной все хорошо! Это все талисман…
Ран вытянул из-под куртки уже знакомый мне талисман – лабиринт, перечеркнутый крест-накрест.
– Талисман, зачарованный магией земли. Дает немного власти над земной стихией. Защищает… Прости, я думал, это тебе поможет. Прости, Корюшка.
Он обнял меня, качая на руках, как маленькую. Руки у него были теплыми, и дыхание щекотало шею.
И тогда я зарыдала. Не знаю, от облегчения или от жгучей обиды. Я думала, я его раскусила. Думала, что испытание уже позади. Не могла даже предположить, что настоящее испытание будет таким жутким!
– Никогда… – шептала я, захлебываясь слезами. – Никогда… Больше… Так… Не делай…
Ран, услышав мой голос, просветлел.
– Никогда больше, – сказал он. – Обещаю.
Он взял меня за руку и теперь только заметил израненные пальцы. Его лицо скривилось от боли и раскаяния. Осторожно-осторожно поцеловал тыльную сторону ладони.
– Ты моя хорошая, – сказал он.
Я все-таки брежу, да? Но я даже плакать забыла, когда ощутила прикосновение его губ.
Он нес меня домой на руках, а я время от времени проваливалась в забытье. Не помню, как мы пришли. Не знаю, что он сказал своим родителям. Смутно слышала, как мама на него кричала.
Потом мне натерли руки какой-то мазью, от которой боль тут же стихла, и перебинтовали. Ран отнес меня в спальню и осторожно уложил на кровать.
– Мама, я хочу все объяснить… – начал он.
– Пошел вон, – сказала Рина, и в ее голосе сквозили стальные ноты. – Этот талисман тебе не для того дали…
– А для чего, позволь спросить?..
– Вон, – тихо, но жестко повторила Рина, и Ран не посмел ослушаться.
Служанки раздели меня. Рина Маринер укрыла одеялом.
– Эти мальчишки такие глупые, – сказала она. – Ран не исключение. Он мне сказал про курсовую. Кора, не стоит так себя мучить. С некоторыми вещами просто надо смириться…
Я молчала. Рина вздохнула, выключила свет и ушла, оставив меня одну.
Я так надеялась, что упаду в спасительные объятия сна, но уснуть не могла. Снова и снова я переживала произошедшее.
Какая же я никчемная. Ни на что не способная. Я никого и никогда не смогу спасти. Даже того, кто так сильно мне дорог. Снова не смогу…
По моим щекам катились горькие слезы…
Глава 16
Шкатулка
Утром я специально как можно дольше не выходила из комнаты, надеясь, что смогу позавтракать в одиночестве. Платье к моменту моего пробуждения уже почистили и погладили, а вот чтобы застегнуть пуговицы, пришлось позвать служанку – забинтованными руками сложно было даже пояс завязать.
Прокралась в столовую, мечтая, чтобы меня никто не увидел: лицо распухло от слез. В столовой было тихо и пусто. Стол накрыт приборами на одного, и, когда я села, слуга поставил передо мной тарелку дымящейся гречневой каши, а рядом кувшин с молоком. На душе стало немного теплее – несомненно, все это специально для меня приготовили. Это огневики любят гречку, нас и в Академии часто ею кормили на завтрак и в качестве гарнира. Водники предпочитают съедать утром что-то легкое,
