– Вот что, лейтенант, я связался со штабом нашего корпуса и узнал, что ваша армия не вышла из окружения, штаб сгинул где-то в одном из колец, поэтому твоё подразделение входит в состав моей дивизии. Ты неплохо себя показал и, думаю, достоин. Всё ясно?
– Нет, товарищ полковник. Это самоуправство. Когда штаб 4-й армии выйдет из окружения, я доложу моему непосредственному командованию о ваших делах. Тем более, как мне стало известно, ваша дивизия вообще в другой армии числится, а какие-то части нашей армии должны выйти, и я присоединюсь к ним.
– Лейтенант, ты с ума сошёл? Тебе ясно было сказано, что ты входишь в нашу дивизию. Или под трибунал захотел за отказ выполнить приказ старшего по званию?
– Нет, не захотел, – медленно проговорил я.
– Тогда разворачивай пулемёты, теперь вы защищаете мой штаб. Всё ясно?
– Да, товарищ полковник.
– После этого подойдёшь к начштаба, всё оформим, заодно насчёт пополнения поговорим.
– Есть, – козырнул я, догадавшись, почему пополнения в батальоне не получил. – Разрешите идти?
– Идите.
Чётко развернувшись, я направился к своим машинам, где меня ожидали встревоженные бойцы, которые видели, как меня строили, хотя и не всё уловили. Подойдя, я негромко, чтобы любопытные из штаба дивизии не слышали, сообщил:
– Местное командование нас решило закабалить, подумали, что мы бесхозные. Так что сбегаем. Сержант, во время движения держи на прицеле местную зенитку, как бы чего не удумали, остальным тоже оружие под рукой иметь, если нас вздумают преследовать. Скоро ночь, темнота нас скроет.
Бойцы разошлись по машинам, я сел в кабину своего грузовика и, запустив движок, разгоняясь, направился к выезду. Остальные последовали, как по ниточке, за мной. Поначалу в штабе дивизии не поняли, что происходит, но, когда мы двинули к полевой дороге, забегали. Правда, стрелять не стали, но выслали шестерых всадников, которые нас быстро нагнали примерно в километре от расположения штаба. Старлей, начальник связи дивизии, остановив мою машину, матерно приказал возвращаться, в ответ я тоже матом послал его и полковника, попросив передать ему мои приветы. Мои бойцы при этом держали всадников на прицеле, особенно старлей неуютно чувствовал себя под прицелом крупнокалиберного пулемёта, но лицо держал. Всё так же матерясь, он развернулся, и все всадники поскакали обратно, а мы двинули дальше. Я прекрасно понимал, что нарушил закон, но и полковник обнаглел: решил сначала меня построить, а потом сунуть конфетку, мол, беру тебя к себе, не такой ты и пропащий. Думаю, сор из избы он выносить не будет, максимум передаст в корпус, чтобы меня остановили. Но, уйдя за зону действий этого корпуса, я смогу действовать свободно, а вернувшись в штаб нашей армии, вообще обелю себя. А сейчас на трассу лучше не выезжать, там посты, мы поедем просёлочными дорогами и, думаю, за ночь уйдём подальше. Тут Могилёв в тридцати километрах, туда и двинем… Ну не хотел я идти в дивизию этого полковника, там от всего чернухой веяло, положит он моих людей и мой взвод, а я этого не хочу. Они через ад прошли с тем боем у моста, и вот так дёшево продать их? Ну уж нет.
Когда стемнело, мы пристроились к автоколонне, уходившей в тыл и, спокойно минуя все посты, добрались до Могилёва. И когда на горизонте показались окраины города, ушли от колонны в сторону и в небольшой рощице рядом с каким-то подразделением встали на ночёвку. Время уже за полночь, нужно отдохнуть. Выставив часового, взвод улёгся спать. Побудка в семь утра.
Проснулся я, когда часовой поднял взвод, в прекрасном настроении и хорошо выспавшимся. Редко такое бывает, вот и ловил крупицы счастья. Продовольствие в машине ещё было, на семерых дня на три осталось, и пока Пряхин с ещё одним бойцом готовили завтрак, кашу из концентратов, и кипятили воду для чая, я сделал зарядку, хорошую, полчаса занимался, потом умылся технической водой из канистры – ею все попользовались, чтобы привести себя в порядок, – и, тронув щетину, полез за бритвой и мылом. Вместе со мной готовились побриться ещё несколько бойцов. И Лосева побреют, сам-то он не сможет.
Соседи, ночевавшие рядом, уже собирались выдвигаться к дороге. Это была какая-то тыловая колонна из шести грузовиков и зенитное прикрытие на одной из машин имела.
Перекинув через плечо полотенце и закрепив на дереве зеркальце, я размышлял: интересное дело, ведь в том бою, в самом его начале, я убрал наруч вместе с сидором в браслет, значит, их можно убирать в безразмерные пространства? И ещё: все амулеты были активными, а этот спит без зарядки. Надо проверить, как это всё работает.
Закончив бриться и уступив место следующему, я убрал свои бритвенные принадлежности, достал наруч и убрал его в кольцо, нормально, убирается. Потом попробовал убрать флягу с вином. Встало. Ну так и есть, активные амулеты кольцо и браслет не принимают, видимо, конфликт в магии или программный магический запрет. Пока не знаю.
Приведя себя в порядок, я отправился завтракать. И тут на запах еды из рощи вышла семья беженцев – женщина, бабка и трое детей. Из Кобрина идут. Семья советского партработника, их бы там сдали, вот они и двигались в тыл. Много лишений претерпели, но добрались до этих мест. Мы их покормили, достав ещё припасов. Я постарался донести до женщины, что нужно уходить, желательно до Москвы, и пообещал довезти их до города, до вокзала, может, им повезёт сесть на поезд, иначе здесь скоро будут немцы. Я велел Пряхину собрать им припасов с собой.
Собравшись, мы устроились в машинах, рассадив семью по кабинам, им так удобнее. Благополучно проехали пост, где проверили у меня документы и сообщили местонахождение комендатуры: нужно выяснить, какие рядом части нашей 4-й армии располагаются. Но сперва доехали до вокзала, высадили гражданских. А народу там оказалось на удивление много, толпы, что желали уехать.
У комендатуры я, переодевшись в свою комсостав-скую форму, оставил бойцов и поднялся к дежурному, который, с кем-то созвонившись, направил меня к городскому коменданту, ответственному за оборону города, коим являлся генерал-майор Романов. Помнится, он и в моей истории руководил, получается, и сейчас его назначили. Ладно, будем знать.
