Внизу под ними пролегала оживленная набережная.
Мишелю хотелось задать столько вопросов графу Резерфорду (например, насчет его необыкновенных синих глаз), он столько хотел о нем узнать, но опасался, что эффект будет таким же, как в случае, когда слишком торопишься поймать падающий воздушный шарик: одно неловкое движение – и шарик уже унесся прочь с бешеной скоростью.
«Вещи, которые поставили под сомнение все, что я до сих пор знал о жизни и смерти. И все благодаря царю».
Что, собственно говоря, могут означать эти слова?
И почему Эллиот так загадочно улыбается ему сейчас?
«Он все знает, – подумал Мишель, – знает, что я прочитал письмо. Он почувствовал это так же, как чувствует, какую карту крупье вытащит следующей».
– Вы очень молоды, – наконец задумчиво произнес Эллиот.
– Почему вы решили напомнить мне об этом? – спросил Мишель.
– Потому что вы хотите поехать вместе со мной, когда я отсюда уеду. А раз так, то считаю своим долгом предупредить вас, что это неудачная идея. Для меня, наверное, это было бы великолепно, но для вас – просто пагубно.
– Но почему?
– Как раз потому, что вы молоды, мой мальчик.
– А вы уверены, что знаете все про таких молодых, как я?
– Почему вы спрашиваете об этом?
– Потому что вы уверены, что я поеду с вами тут же, как только вы меня позовете.
Он криво улыбнулся, и Эллиот ответил ему такой же невеселой улыбкой.
– Тогда скажите мне, что я ошибаюсь, – чуть слышно произнес граф.
Но этого Мишель утверждать не мог. На самом деле ему было тяжело даже выдержать любопытный взгляд Эллиота; он почувствовал, что невольно краснеет и недовольно надувает губы.
– Секрет ваших фокусов за карточным столом. Это все, что мне нужно.
Эллиот рассмеялся, тепло и откровенно.
– Удача, мой мальчик. Вот и все. Просто удача. Та самая удача, которая подарила мне столь приятный вечер в обществе такого человека, как вы.
– Вы льстите мне.
– Нет. Напротив, я говорю с большей прямотой, чем вы привыкли слышать.
«Так и есть, – подумал Мишель. – Потому что вы бесстрашны, и мне прежде всего хотелось бы узнать источник такого бесстрашия. И самому испытать это ощущение».
– Наверное, в следующем пункте назначения вас ждет жена, – предположил Мишель.
– Вовсе нет, – возразил граф.
– Да-да. Жена и куча неугомонных детишек; вам будет невозможно убедить их, что я ваш новый слуга, потому что для этого я красив и слишком молод. К тому же еще и француз!
– О! Как я и думал! Вы все-таки хотите присоединиться ко мне, – ответил Эллиот.
– Боюсь, что это всего лишь упоминание о вашей удаче так развязало мне язык.
– У нас с женой обоюдное дружеское понимание. Хотя мы и ведем раздельную жизнь, но она предполагает определенные ожидания от партнера. Наш единственный сын давно вырос. Так что ни жена, ни дети не понуждают меня распрощаться с вами в конце сегодняшнего вечера. Но довольно обо мне. А как насчет вас, Мишель? Есть ли в вашей жизни какая-то особенная женщина?
– В Монте-Карло я завел много подруг.
– Понятно. Но тем не менее вы предпочитаете общество мужчин, не так ли? Я это почувствовал.
– И вам приятно такое чувство?
– Да, очень. Однако сам я могу с успехом танцевать как при свете солнца, так и при свете луны. Если с этим у вас обстоит не так, мой мальчик, вам не следует стыдиться этого. Как не следует удивляться и мужчине, который занимался с вами любовью наскоком, так, будто это нечто позорное, что нужно закончить побыстрее, дабы избежать разоблачения.
– Вы считаете, что для меня вы именно такой человек? – Голос Мишеля дрогнул, и этот внутренний трепет разом превратил его вопрос в утверждение, в признание. «Да, граф Резерфорд, вы для меня стали именно таким человеком».
– Не позволяйте мне стать для вас таким, мой дорогой Мишель. Прошу вас только об этом. Просто сохраните воспоминания обо мне, об этом вечере, и пусть они в будущем вдохновляют вас.
– Вдохновляют меня на что?
– Мне бы хотелось, чтобы они побуждали вас остерегаться тех, кто будет относиться к вам как к чему-то позорящему.
Только бы не расплакаться после таких слов. Нужно оставаться спокойным, держать себя в руках. Быть профессиональным, если это понятие в принципе применимо к такому случаю. В конце концов, Эллиот еще не одарил его подарком, а Мишель не мог позволить себе первым заговорить об этом. Однако, если подумать, эта неторопливая беседа здесь, на балконе с чудесным видом на море, уже сама по себе была достаточным даром.
– Вы, Эллиот, для меня – сплошная загадка, воплощение тайны, человек, который говорит странные вещи о жизни, смерти и о каких-то царях.
Рассмеявшись, Эллиот встал. Он взял лицо Мишеля в свои ладони, и тому ничего не оставалось, как заглянуть в эти ослепительно синие глаза.
– Тогда думайте обо мне как о тайне, – прошептал граф.
– Тайне, которая вскоре покинет меня.
– Наша ночь еще не закончена, а в вашем присутствии, мой дорогой Мишель, я чувствую, что волшебным образом восстановился.
«Поразительно, – подумал Мишель. – Неужели он уже готов заняться этим снова?»
Ответ на этот вопрос он получил, когда Эллиот бросил его на кровать.
Он вдруг вспомнил о статуях обнаженных по пояс женщин, которые украшали фасад гостиницы. Разметав в стороны руки, будто крылья, они стояли на несколько этажей ниже их балкона. Впервые за все время своего пребывания в этом дорогом отеле у Мишеля появилось ощущение, будто эти каменные женщины с обнаженной грудью в буквальном смысле придают ему бодрости в своем бесстыдном чувственном кураже.
* * *Мишель не в первый раз возвращался домой на рассвете, чувствуя на себе запах чужого тела. Однако так тяжело на сердце у него еще не было никогда.
Поэтому он был не особо удивлен, когда не сразу услышал звук чьи-то шагов у себя за спиной. Да и внимание на это в конце концов он обратил в основном из-за того, с какой скоростью они приближались.
К тому моменту, когда он обернулся, женщина уже находилась прямо у него за спиной. Она не выглядела ни пьяной, ни растрепанной. Завязанные в аккуратный узел золотистые волосы удерживала заколка, украшенная драгоценными камнями, но корсет под блузкой, похоже, был расстегнут; свободная юбка-клинка наводила на мысль о том, что она готова была посвятить все утро походам по магазинам. Однако все дело было в том, что магазины должны открыться еще очень не скоро, потому что воды гавани целовали лишь самые первые лучи восходящего солнца.
А вот туфли на ней были необычные: грубоватые, прочные, явно предназначенные не для неторопливой прогулки, а для чего-то другого.
– Полагаю, вы провели приятный вечер с графом Резерфордом, – промолвила она.
Сказано это было на прекрасном британском английском. Видно, в эту ночь ему суждено было иметь дело исключительно с англичанами.
– Кто вы
