– Я та, кто, как и вы, Мишель Мальво, обращает внимание на всякие странности.
Случись это в другой раз, он попытался бы очаровать ее и соблазнить. Направить ее любопытство в русло таких чувственных наслаждений, которые она потом захотела бы сохранить в тайне. Впоследствии их связь заставила бы ее молчать и о том, что она могла знать, и о его отношениях с графом. Только так и сохраняются чужие тайны. Но после встречи с Эллиотом он был совершенно разбит и подавлен. Не говоря уже о том, что был полностью изможден ненасытными желаниями графа.
– Простите, но сейчас уже очень поздно и у меня нет ни малейшего желания обсуждать свой вечер.
Она вдруг схватила его за запястье. Хватка у нее была на удивление крепкая. А глаза, которыми она сейчас в упор смотрела на него, оказались точь-в-точь такими же синими, как у графа Резерфорда.
– Вопрос о том, поздний ли сейчас час или ранний, достаточно спорный, вы не находите? – сурово заметила она. – В основном все зависит от того, как человек провел время перед этим.
Он не впервые сталкивался с угрозой. Клиенты выхватывали ножи, размахивали перед ним пустыми бутылками. Но он всегда находил способ как-то отвлечь их, очаровать и успокоить. В этой же женщине чувствовались напряжение и злоба, что не было следствием ее опьянения, отчаяния или распущенности. Поэтому все, что оставалось Мишелю, это солгать ей.
– Независимо от времени на часах, то, что я делал вечером, касается только меня одного. Я не знаю никакого графа Резерфорда и прошу вас немедленно отпустить мою руку.
Она продолжала его держать.
– Тем не менее, когда я назвала это имя, вас это нисколько не удивило. Вы только спросили меня, кто я такая.
– А вы мне так и не ответили. Пожалуйста, отпустите меня.
Он с силой дернул свою руку, и после секундной паузы она с улыбкой демонстративно разжала свои пальцы на его запястье, всем своим видом выражая, что могла бы и дальше легко удерживать его, как бы он ни упирался.
– Я человек приезжий, – ответила она, хотя спрашивал он ее не об этом. – Но ведь вы-то местный, вам нужно заботиться о своей репутации.
Слово «репутация» она произнесла с презрительной насмешкой.
– Здесь для всех действует единый закон, мадемуазель, но вы, очевидно, просто не в курсе.
– Неужели?
– Да. Приезжие не властны опорочить репутацию тех, кто здесь обитает. У нас в Монте-Карло это не срабатывает.
Это утверждение абсолютно не соответствовало действительности. Одной серьезной жалобы какого-нибудь богатого постояльца отеля было бы достаточно, чтобы Мишеля больше сюда и на порог не пустили. Князь Монако лично бы препроводил его до границы, если бы его поведение хоть каким-то образом угрожало притоку туристов в этот маленький рай на берегу теплого моря. Странно, но на эту женщину его невозмутимая уверенность все-таки произвела впечатление. Возможно, при общении с графом ему как-то передалась доля его бесстрашия.
– Хорошо, отдохните немного, Мишель, – сказала женщина. – Я уверена, что мы с вами еще встретимся.
– Очень на это надеюсь. Только, быть может, при более благоприятных обстоятельствах, которые позволят нам увидеть друг друга в несколько ином свете.
Он потянулся к ней и нежно поцеловал ей руку.
Нужно будет позже испробовать эту шалость еще раз. Сейчас уже слишком поздно стараться ее соблазнить. Кем бы она ни была и каковы бы ни были ее мотивы, в данный момент она была чересчур зла на него.
Улыбнувшись, она кивнула ему и удалилась таким же быстрым шагом, каким недавно нагнала его.
Интересно, откуда она взялась? Из отеля? Сошла с одной из лодок, стоящих в гавани? И зачем подошла к нему? Ей нужна была информация о графе Резерфорде или ее привлек сам Мишель?
Может быть, ему следовало бы дать знать Эллиоту о том, что некая странная женщина видела их вместе и проявила очевидную заинтересованность?
К моменту, когда он дошел до своей крошечной квартирки, эта мысль совсем измучила его.
Послать Эллиоту записку или предпринять иную попытку связаться с ним означало бы подорвать доверие клиента, чего он никогда не допускал. Для любого из этих вариантов существовал только один способ – через стойку портье отеля.
Может быть, эта женщина – жена одного из его бывших клиентов?
А не может ли она быть женой самого Эллиота?
Все эти мысли были сродни какому-то безумию; они наседали на него, как стая чаек, атакующая единственного в радиусе нескольких миль человека с хлебом в руке.
«Это не имеет к графу Резерфорду никакого отношения, – наконец решил он, и эти слова постепенно превратились для него в какую-то мантру, повторение которой погрузило его в сон: – Граф Резерфорд бесстрашен. Графу Резерфорду плевать на окружающий мир и сейчас, и в будущем».
Спустя несколько часов он проснулся отдохнувшим, но по-прежнему достаточно встревоженным.
Быстро, чтобы не передумать, он позвонил портье «Отеля де Пари» и попросил соединить его с номером Эллиота. Портье ответил, что тот выписался и уехал несколько часов тому назад. Мишель почувствовал жгучую тоску и одновременно огромное облегчение.
Он был благодарен судьбе, что Эллиот выехал из гостиницы вскоре после того, как они распрощались, поскольку это означало, что он не столкнулся с той шатающейся в ночи чудаковатой сумасшедшей с не по-женски крепкой рукой.
Он будет очень скучать по Эллиоту.
Будет втайне надеяться, что тот когда-нибудь вернется.
Будет нежно лелеять воспоминания о проведенном вместе времени, будет использовать их в свое удовольствие. Ох, как бы ему хотелось запечатлеть все на бумаге, но это было слишком опасно из-за риска быть разоблаченным. Ничего, об этом позаботится его память.
Положив трубку после короткого разговора с портье, он понял, что звонок этот означал конец их короткого романа.
Через три дня в двери его квартиры постучали. Он уже был почти одет для вечернего выхода, почти готов отправиться в казино на поиск клиентов, новых и старых. Продолжая застегивать запонку, он открыл дверь и увидел лежащее на пороге письмо.
Забыв про свою запонку, он быстро вскрыл конверт, внутри которого находилась нарисованная от руки карта гавани. Стрелка указывала на одну из стоянок для лодок.
К листку бумаги тонкой булавкой было приколото кольцо с изумрудом, инкрустированное бриллиантами, которое он несколько недель тому назад послал своей матери.
8
Он опрометью выскочил из квартиры – на нем были черные брюки, белая рубашка и галстук-бабочка. В глазах попадавшихся ему навстречу туристов он, вероятно, производил впечатление официанта, безнадежно опаздывающего на свою смену.
Но ему было все равно, что о нем могли подумать. Все его мысли были устремлены к его матери. Его бедной, больной матушке, до которой нужно было целый день добираться на поезде. И которая настолько обожала это кольцо, лежащее сейчас у него в кармане, что с
