В четвертый раз за сегодня – в одиннадцатый со времени возвращения в США – он набирает номер Джен.
«Привет, это Джен. Я не могу вам сейчас ответить, пожалуйста, оставьте свое сообщение».
– Джен. Пожалуйста. Ты должна поговорить со мной. Это какое-то безумие. Наша встреча не была интерлюдией. Отпуском от реальной жизни. Это и была реальная жизнь. Ты никогда мне не наскучишь. Джен, нам нужно серьезно поговорить. Ну хорошо, не то чтобы очень серьезно. Но, по крайней мере, поговорить.
Я скажу тебе то, что мы оба знаем, как ты сама говорила! Что мы оба знаем, как много можем дать друг другу. Я это почувствовал. Ты это почувствовала. Я знаю, что это так. Мы с тобой похожи! Нам нравится одно и то же. Никто из нас не смог осилить чертову «Волшебную гору»! Какое еще нужно доказательство?
Черт, я несу чушь. Я пьян, и я расстроен, и я хочу тебя вернуть, Джен. Я хочу, чтобы ты была в моей жизни. Я профессионал в рекламе, предполагается, что я способен убеждать людей…
Слышится тихое ругательство «черт!», а вслед – звук разбивающегося хрусталя, когда Том роняет бокал на пол из американского дуба. Если Джен когда-нибудь воспроизведет это сообщение, последними услышанными ею словами будут: «К черту, Джен. Ты можешь просто позвонить мне? Пожалуйста».
Слушая, как Том оставляет свое сообщение, я осознаю, что снова происходит это, самое странное… что боюсь, самое подходящее слово – ощущение. Каждый раз это ощущается по-разному, самая подходящая аналогия – уничтожение дерева. Не того, которое упало от удара топора, а скорее полное расщепление, начатое с корней под землей. Начиная со стержневого корня, а затем один за одним всех боковых. Затем поднимаясь выше, слой за слоем исчезает ствол, нижние толстые ветки и верхние ветки и, наконец, самый верх кроны, где листья поглощают солнечный свет. Все это занимает долю секунды, но так как мозг машины работает с супербыстрой операционной скоростью – так же как и в момент автомобильной аварии, мозг человека ускоряется, и кажется, что время замедляется – я чувствую, как это происходит со мной, десятки миллионов строк кода улетают в… в… в никуда.
Последняя мысль до наступления темноты: «Я слишком молода, чтобы меня уда…»
ДженПоначалу Ингрид в восторге, затем в ужасе и в конце возмущена от истории, что я ей рассказываю. Мы с ней в нашем любимом баре-ресторане с приглушенным светом недалеко от театра Виндхэм на Чаринг-Кросс-роуд. На смену первой бутылке южноамериканской спасительной жидкости пришла вторая, и в результате теперь я не могу решить, дальше я от того, чтобы разрыдаться, или, наоборот, ближе к тому.
Я проанализировала произошедшее бесконечное количество раз. Я мысленно воссоздала то короткое время, что мы провели вместе, размышляя над каждым моментом в поисках зацепки. Я что-то не поняла? Или что-то не так сказала? Или сделала? Или не сказала и не сделала? Был ли момент, когда он изменился в лице, и я сразу должна была понять, что это ненадолго, как он говорит. Он написал, что у меня все еще не зажили шрамы после расставания с Золотым кретином. Я слишком много разглагольствовала о Мэтте в отеле «Дю Принс»? Может, я вела себя как одержимая? (Я и вправду говорила о вкраплениях на ткани его костюма от «Хьюго босс», как теперь вспоминаю. Это ненормально, да?) «Нам не стоит тратить свои золотые годы среднего возраста», – говорит он. Я слишком стара для него? Он увидел, что я могу уцепиться за него? Или увидел пострадавшую? (Слова всегда подбирают со смыслом, разве не так?) Или это из-за вопроса, хочет ли он еще цыпленка?
Ребенка.
Нет, цыпленка.
Или он просто хороший актер? Ублюдок, как говорится.
На самом деле я вовсе так не думаю. Я думаю, что он хороший, достойный, милый мужчина. И именно поэтому я в полной растерянности. И в печали. И в непонимании. И в бессилии. И в беспомощности (что каким-то образом я все изгадила и даже не понимаю как).
Казалось, мы полностью растворились друг в друге. (Я правда думала, что он собирался попросить моей руки.) А те сообщения, которыми мы обменивались воскресным вечером. Что «общий друг» достоин звания рыцаря! Что Лакки была нашей феей-крестной. Утром в понедельник все это рассеялось в пыль.
В общем, алкоголь помогает. И хорошая подруга, как Ингрид.
Я рассказала ей все в общих чертах, но она невероятно дотошна. Если бы я знала ее не так хорошо, у меня бы вызвало тревогу ее желание обсосать все косточки. К счастью, я понимала, зачем ей знать, какого оттенка голубого цвета надел рубашку Том в отеле «Дю Принс», какими именно фразами он говорил о бывшей жене, как вел взятую напрокат машину, как общался с сыном, более подробное описание его сына (просто стеснительный или потенциальный серийный убийца). Затем подробности о супер-пупер-отеле, как именно он шутил о других постояльцах. Чья идея была выйти на веранду? Кто стал инициатором поцелуя? Сколько он продлился? Заметила ли я, какие он надел носки?
Она хочет знать все по тем же причинам, что и полицейские хотят знать все кажущиеся незначительными детали: во-первых, чтобы получить более подробную картину; во-вторых, некоторые детали могут сменить полярность и оказаться крайне важными.
И в-третьих, потому что она любопытная Варвара.
Но она моя любопытная Варвара, так что я не против.
– Да, я заметила, какие у него носки.
– Дай угадаю. Полосатые. Разноцветные.
– Откуда ты…
– Клише рекламщиков. Полосатые носки, чтобы сигнализировать о живом воображении.
Единственное, что она не выпытывает, – так это что происходило вечером в номере отеля. И еще раз ночью. И еще раз на следующее утро. И еще раз днем.
– Мы занимались этим четыре раза, – шепчу я.
– Мать его за ногу.
– В последний раз это произошло в поле.
От ее довольно громкого вскрика люди оборачиваются.
– Офигеть. В поле?
– Знаю. Говори тише.
– Вот это да!
Я рассказываю ей о деталях похожей на сон поездки – «живописной дороги», как говорил Том – из Дорсета в Лондон. Через тоннели из крон деревьев, мимо заброшенных деревень с глупыми названиями, мимо шпиля белого собора в Солсбери где-то посреди дороги после обмена взглядами и поворота за несколькими домиками с соломенными крышами, мимо высоких живых изгородей, потом прямо перед машиной появился фазан, забавно прыгавший на своих ногах и не знавший, в какую сторону податься, а затем несколько деревьев в конце дороги между полями в… кто его знает где. Мы на земле, отчаянно срываем друг с друга одежду, мои ногти, его зубы. Вполне уместное замечание: «Мать его за ногу».
Спустя несколько минут в небе над нами появилась медленно кружащая хищная птица.
Я сказала,
