Каппель замолчал, о чем-то напряженно размышляя, а Вырыпаев ждал, понимая, что разговор еще не окончен и вскоре последует главное, то, которое даст ответ на один-единственный вопрос. Не как, а для чего воскрес его старший друг – ведь не только он сам, но и доктор зафиксировали самую доподлинную смерть, которую много раз зрели за эти годы войны. Да и не мог больной человек, пролежав на морозе сорок часов, не окоченеть в ледышку. Тут только Высшее Провидение способно сотворить такое чудо – но ведь не просто так все произошло?!
Нет, человек – удивительно живучее существо, тут есть множество примеров. Вырыпаев вспомнил рассказанное кем-то очень давно самое настоящее чудо, видимое в далеком Тибете, – там полуголый монах просидел пару суток среди заснеженных гор и не только не замерз, но даже простуду не подхватил. Или тот же летаргический сон взять – признаки смерти налицо, но человек-то живой?
Не сделали ли они с доктором Данецом ошибку, посчитав генерала уже умершим? Да и с видениями из далекого будущего не все так просто – тот же святой Сергий Радонежский был уверен, что победа русских над татарами будет полной, но потери огромными, а князь Дмитрий Иванович уцелеет в бою. Последний ведь принял бой в передовом полку, уповая на пророчество, – и ведь сбылось оно! Пали в битве все воины, сражавшиеся рядом с ним, а московского князя извлекли из-под завала тел в посеченных доспехах, но живого и без серьезных ранений.
Разве такое не чудо?
– Большевики победили, это так! Но проиграли ли мы еще? Вот в чем вопрос, друг мой!
Каппель с закрытыми глазами начал вслух тихо говорить, и Вырыпаев мгновенно замер, боясь пропустить слово. Вот то, чего он ждал, – не откровение ли это, что посещает очень немногих, тех, кто давно перешагнул рубеж, отделяющий живых от мертвых.
– Да, красные победили, но в наших силах еще сделать так, чтобы их победа не была полной, распространившись на всю Россию! Я за единую и неделимую, но не большевицкую Россию. Она будет такой в отдаленном будущем, если удастся отстоять сейчас ее часть, где не будет им места. Страшно видение, где малороссы считают великороссов лютыми врагами, где объединенная под красной звездою, серпом и молотом величайшая держава распадается на враждебные друг другу народы, в одночасье потеряв гордое наследие предков! Я будто еще одну жизнь прожил, другую, не свою!
Слова Каппеля падали тяжелыми камнями, и Василий Осипович вздрагивал от них. Такое откровение его потрясло, и пусть многое было непонятным и неясным, суть полковник сразу уловил – объединенная большевиками силою победителя страна развалится через долгие годы. И понятно почему – идея может быть красивой и доступной, увлечь сотни тысяч людей, но счастье всех на лжи никак не построишь. Обильно пролитая кровь сотен тысяч людей рано или поздно падет на голову победивших палачей, что своим «красным террором» залили страну повсеместно, и даст совсем иные всходы, отнюдь не те, на которые рассчитывали.
– Мы не можем им противостоять сейчас, но в наших силах, Вася, не дать им торжествовать полную и окончательную победу. Нужна передышка, выигрыш времени… Отступление не есть еще окончательное поражение, мы пока не разгромлены, слишком далек Байкал от Москвы. Если удержимся, то будет совсем иной исход…
Зима,
командующий Западной группой
ВССА Нестеров
– Эта партизанская вольница плевать хотела даже на приказы Иркутского ревкома и своего же командующего! Они совсем одичали в тайге, прямо бандиты какие-то!
Бывший штабс-капитан колчаковской армии, а ныне командующий советскими войсками на Зиминском фронте Александр Герасимович Нестеров был в ярости. Вместо прихода всей Балаганской партизанской дивизии Дворянова тот отправил к Зиме лишь два полка – 1-й Ангарский Игнатова и 3-й Илимский Куклина, каждый численностью в неполный батальон в четыре сотни бойцов. Сама же дивизия тремя другими полками заняла оборонительные позиции перед Балаганском, в полсотне километров от Зимы к северу. Этот вожак явно руководствовался своими собственными соображениями и отнюдь не хотел вставать на пути отступавших белых.
Хуже было другое – не имея никакого понятия о новой революционной дисциплине, пришедшие к Зиме крестьяне совершенно не желали исполнять приказы бывшего белого офицера, и лишь настойчивые призывы приехавшего к ним комиссара заставили их повиноваться. Вот только иллюзий Нестеров на этот счет не питал – стоит белым нажать посильнее, и партизаны, не знающие линейного боя и привыкшие нападать исподтишка, разбегутся на все четыре стороны, и никакой комиссар их не удержит – затопчут на бегу, как стадо кабанов, или пристрелят, что вернее.
Хорошо, что своих сил, прибывших из Иркутска, было достаточно для победы над уже порядком сломленным противником, истерзанным тифом и практически не имеющим боеприпасов. Длинные колонны на санях, растянувшиеся вдоль Транссиба, не внушали опасения – боя не будет, а лишь избиение, а уж патронов и снарядов его бойцы не пожалеют, из Иркутска взяли с большим избытком, по три боекомплекта.
Чехи приняли ультиматум ВРК и открыли один путь до Зимы, ухитрившись убрать с него свои эшелоны. На Иннокентьевской в подготовленные эшелоны погрузилась немалая сила – 2-й батальон Молчанова и 3-й батальон Тополева из 10-го Советского полка, бывший отряд особого назначения под началом Юнусова, одна рота из 12-го Советского полка. Погрузили на платформы две трехдюймовые пушки и штабель из снарядных ящиков, а также два аэроплана «Сопвич» со снятыми плоскостями. Только кавалерии для разведки и преследования удирающих белых почти не было – полсотни оренбургских казаков бывшего войскового старшины Петелина и три десятка верховых при стрелковых ротах.
Сила выступила приличная – свыше тысячи самых надежных и проверенных товарищей, прилично вооруженных и снаряженных, да еще в сопровождении санитарного поезда. Можно было с легкостью даже утроить численность отряда, в Иркутске формировалось семь стрелковых полков ВССА, вот только мобилизованные еще Колчаком солдаты доверия не внушали. Они с легкостью перешли на сторону Политцентра, но даже в бою с семеновцами им пришлось туго, и если бы не вмешательство чехов, то все это воинство просто бы разбежалось, куда глаза глядят. Такие бойцы совершенно не годились для схватки с отступавшими колчаковцами, а потому и остались.
Зато более пяти сотен шахтеров, подсевших в эшелоны на станции Черемхово и влившихся в состав войск, были совсем иным человеческим материалом. Истовые красные, они прямо жаждали
