– Благодарю вас от всего сердца, пан генерал, – Богдан Павлу плотоядно улыбнулся. Он не скрывал своего ставшего исключительно хорошим настроения. – Значит, мы навяжем русскому главкому свои условия. Без нашей помощи деваться ему некуда, а мы получим достойную компенсацию за утерянное имущество 3-й дивизии, пусть за красных и заплатят их противники. В Верхнеудинске уже будет сформировано новое, более лояльное к нам правительство – Владимир Оскарович государственник, для него объединение с Приморьем намного важнее желания побыть диктатором атамана Семенова со всей его «восточной окраиной» вокруг одной Читы. Да и японцы усмирят свои аппетиты в такой ситуации!
– Каппель талантливый генерал, самый лучший в русской армии, но законы войны неумолимы, – торжествующим голосом произнес Сыровы, и тут его глаз неожиданно прищурился. – Господа, а вам не кажется, что атаману и главкому будет тесно в Забайкалье, как двум паукам в банке? А что, если к ним мы добавим третьего…
Нижнеудинск,
командир 30-й стрелковой дивизии 5-й армии
начдив Лапин
– Румынский полк разбит окончательно, товарищ начдив. Они бросили свои эшелоны и бежали. К сожалению, чехи отступили в порядке, слишком у них много пулеметов. И свои бронепоезда вовремя отвели, в засаду не попали, одного только прищучили.
Командир 88-й стрелковой бригады Грязнов вздохнул с нескрываемым сожалением, еще не остыв после вчерашнего боя, что продолжался ночь и почти весь нынешний день в двух верстах от оставленного интервентами уездного города. Далеко от сильно пострадавшей станции, с россыпью отметин от пуль и осколков на грязных стенах, виднелся вьющийся в небо дымок, исходивший от искореженного прямыми попаданиями бронепоезда, орудийные площадки которого были полностью разбиты.
– Цука, – с характерным акцентом выругался Лапин, оглядываясь по сторонам. Везде валялись трупы сражавшихся солдат-интервентов в однообразных серых шинелях, меховых шапках и сапогах. Вперемешку с врагами лежали и его красноармейцы, экипированные более подходяще для суровых сибирских условий – в полушубках, папахах и валенках. Судя по количеству тел, бои на самой станции были не очень продолжительные, иначе бы она превратилась в руины, так же, как и большинство примыкавших к ней домов. Кое-где поднимались дымки недавно потушенных пожаров. Бревенчатые строения вспыхивали легко от попадания снарядов, а потому, несмотря на опасность, их тушили чуть ли не всем миром обыватели – пожар запросто мог превратить в пепелище весь городок, если бы еще подул сильный ветер.
– Отбили двенадцать эшелонов, товарищ начдив, забиты всяким добром под завязку, везде печки стоят, лежанки с матрасами и одеялами. С удобствами ехали, собаки.
В голосе начбрига прозвучала непередаваемая смесь ненависти и зависти – о таких условиях его бойцам, ночевавшим зачастую у костров, приходилось только мечтать. Каппелевцы проходили по трактам и проселкам, как саранча по полям, уводя свежих лошадей, подчищая запасы фуража и продовольствия и, главное, оставляя не только больных и умерших от тифа, но и саму болезнь в крестьянских домах, где все ночевали вповалку. От нее полки красных тоже редели, но отнюдь не безвозвратно. Идущая на восток дивизия росла в численности, как катящийся снежный ком с горы.
Обычные стрелковые дивизии Красной армии строились по так называемой «троичной системе» – три бригады по три полка трехбатальонного состава, по три роты в каждом. Плюс полк войсковой конницы в четыре эскадрона и четыре дивизиона артиллерии – по одному трехдюймовых пушек на каждую бригаду и гаубичный на дивизию. Добавьте саперов, связистов, санитаров и обозников, политотделы и прочее – механизм получался громоздкий, с огромным штатом в тридцать тысяч человек. Управлять таким количеством людей было затруднительно, и обычно в дивизии насчитывалось 10–12, редко достигая 15–17 тысяч личного состава, треть из которых приходилось на тех бойцов, кто непосредственно вел бой, – «штыки и сабли», по военной терминологии. А так как структура сохранялась, то численность красноармейцев в них сокращалась подобно шагреневой коже. В батальонах обычно было всего 300–400 бойцов, артдивизионы имели по две, а то и по одной батарее.
Несмотря на тиф, усталость и потери в боях, численность 30-й дивизии, как и других четырех из состава воевавшей в Сибири 5-й армии, возрастала от месяца к месяцу. В строю осталось не больше пятой части первоначального состава, что пошел в наступление от уральских предгорий и перешел через Енисей. По пути в части постоянно вливались коммунисты, кто работал в подполье, настроенные большевистской агитацией рабочие и партизаны из тех, кто не уклонился от «добровольно-принудительной» мобилизации. Последняя без промедления проводилась идущими в обозах представителями советской власти, которые с местными коммунистическими активистами тут же создавали ревкомы во всех городах и уездах, освобожденных от колчаковцев. Сейчас 30-я дивизия насчитывала 27 тысяч вполне здоровых и боеспособных бойцов, столько же, как всех в отступающих остатках белых армий. Вот только более половины нынешних ее красноармейцев совсем недавно сами служили у колчаковцев и десятками тысяч сдались в плен под Красноярском. Мобилизованных белыми сибиряков тут же ставили в строй, и они из кожи вон лезли, чтобы доказать свою преданность победителям и заслужить полное прощение.
Частенько, но после фильтрации в особом отделе, ставили на вакантные командные должности и бывших офицеров, тех, кто не вызывал у чекистов особых подозрений. Процедура надзора за такими краскомами, которых именовали «военспецами», была давно и тщательно отработана. Тут и надзор со стороны комиссара, без согласия которого ни один приказ не был действительным. А также бдительность «особистов» и «сознательных» бойцов-коммунистов. И главная предосторожность – семья такого офицера тут же бралась на заметку как потенциальные заложники в случае его предательства, тем самым обеспечивая полную лояльность новоиспеченного красного командира. Слишком многому научили большевиков частые измены «военспецов» в первый год гражданской войны!
– Тут такое дело, товарищ начдив, – Грязнов мотнул головою, – позавчера в Нижнеудинск перебежали несколько десятков солдат из команды разведчиков какой-то белой дивизии, вроде бы Казанской, из-под Тулуна аж сбежали. Так местные партизаны их на глазах жителей голыми по улицам таскали и водой поливали, пока те дуба не врезали. Сам видал – стоят, что твои скульптуры…
– Турни, – флегматично произнес Лапин. – Зачем нас лишать хорошего пополнения? Топросить-то успели?
– Никак нет, товарищ начдив, – Грязнов пожал плечами, – стояли уже замороженные. А вот местных поспрашивали – слухи пришли из Тулуна, что белый главком Каппель в селе
