Но какого?
Вопрос, заданный самому себе, так и повис в воздухе – Семенов переключил свои мысли на иное – признает его Владимир Оскарович как главнокомандующего войсками Российской Восточной окраины?
В участи адмирала Колчака атаман не сомневался – по суду ли, без суда, но большевики его казнят, как только белые подойдут к городу, если уже, как они сами любят выражаться, «не отправили его в Могилевскую губернию, в штаб генерала Духонина». Оставлять в живых Верховного правителя России, способного объединить против большевиков все силы под своим руководством, совершенно немыслимо для комиссаров. Такую ошибку они никогда не сделают, и отбить адмирала не получится, слишком важна для красных его смерть.
– Но ведь казнь Колчака не оставит нас без знамени, – Семенов даже охнул от ошеломившей его мысли. – Чего же лучше – вот он, главнокомандующий генерал-лейтенант Каппель. Чем не знамя для нас после всего произошедшего?! Если возьмет Иркутск и золотой запас отобьет у большевиков, то наши шансы станут высоки как никогда. Так-так…
Атаман в задумчивости зашагал по кабинету из угла в угол, напряженно размышляя. Он прикинул и так, и эдак – по всему выходило, что нужно усмирить собственные амбиции, ведь воскресший генерал-лейтенант Каппель – главнокомандующий армиями Восточного фронта, пусть из них на пару нормальных дивизий солдат не наберешь. У него самого «армия» куда меньше по численности, и без поддержки каппелевцев Забайкалье никак не удержать. А двух главнокомандующих в такой ситуации быть не может по определению. Так что лучше самому встать под начало Владимира Оскаровича добровольно – у того авторитет гораздо весомее, и генеральскую фронду, возникни такая, подавит. А вот у него самого такого не выйдет – не тот у него вес, чтоб в такой ситуации кочевряжиться.
Но как ему сообщить генерал-лейтенанту Каппелю о своем решении, если чехи телеграф в своих руках прочно держат?
– Ваше превосходительство, – вошедший адъютант имел обрадованный вид, потеряв свою обычную невозмутимость. – Срочная телеграмма из Сретенска! Красные партизаны прекратили штурм города и в полном замешательстве уходят в тайгу. Достоверно установлено и перепроверено – сегодня был убит их командующий Шилкинского фронта «товарищ» Погодаев. Наши казаки их преследуют, приводя в еще больший беспорядок. Руководства боем со стороны большевиков практически нет!
– Отлично! Немедленно подготовьте приказ доблестным защитникам города! Всех отличившихся представить к наградам незамедлительно! Оповестить о победе через газеты население!
Атаман Семенов снова испытал в своей душе приступ ликования, наконец капризная фортуна снова стала улыбаться белому движению. И понял: это судьба, он принял правильное решение добровольно подчиниться восставшему из мертвых главнокомандующему.
– Мне срочно нужна телеграфная связь с генералом Каппелем! Просто необходима! Поговорите с капитаном Судзиямой, может, японцы нам помогут?! Проклятые чехи!
Зима,
командующий Нижнеудинской группой
генерал-лейтенант Сахаров
– Ну вы и хитрец, Владимир Оскарович, такое удумать никто из нас не в состоянии! И полностью правы, отмечая, что подобное лечится только подобным! Сейчас мозги у всех сибирских крестьян в полный разнос пойдут! Макиавелли, право слово, а слог и стиль каковы? Ведь собственноручно писал, кто бы мог подумать?!
В голосе генерала Сахарова слышалось не только полное одобрение, но едва скрываемое восхищение. А ведь еще вчера он воспринял приказ и обращение главнокомандующего Восточным фронтом к войскам и народу чуть ли не в штыки. Кипы листовок были срочно отпечатаны в бывшей чешской походной типографии, что занимала целый вагон. Вот его и еще одну теплушку, заполненную рулонами газетной бумаги, и реквизировали у «союзников» первым делом. Те даже не сильно возмущались, лишь хмуро поглядывая на русских и передавая им ценное оборудование, конфискованное раньше в уральском городке и поставленное на «колеса» предприимчивыми интервентами. Теперь «братушки» впервые испытали на собственной шкуре известный большевицкий лозунг «экспроприируй экспроприаторов», или, проще говоря, «грабь награбленное».
Вячеслав Константинович покосился на листок бумаги, где сам вывел слова, выстроив их в длинную цепочку – «совдеп – совет, совещание, собрание, соборность». Ему, как в армии считали многие офицеры, самому «махровому монархисту», раньше претила сама мысль о подобном, о чем он четко и недвусмысленно сказал вчера главкому. И демонстративно подал рапорт об отставке, который генерал Каппель тут же порвал прямо на его глазах. И со странной улыбкой, с блестящими от внутреннего света глазами приказал подумать над сущностью и глубинным смыслом нескольких слов, которые тут же четко произнес.
Добрую половину нынешней ночи Сахаров изнурял свой мозг – ему, окончившему кадетский корпус, а не гимназию, пришлось долго упражняться в лингвистике. День прошел нескончаемой чередой неотложных дел, которым, казалось, нет конца и края, и лишь к вечеру он, сильно уставший, снова уселся за дощатый стол. И тут словно теплой пенной водою смыло наваждение, будто грязную пленку, и Сахаров понял, о чем им, заслуженным генералам, втолковывал главком. А ведь это сразу же было ухвачено солдатами и многими офицерами военного времени, что не были пропитаны определенным духом кастовости императорских военных училищ с их крепкой подготовкой по триединой формуле, глубоко вбитой в подсознание каждого юнкера: «За веру, царя и Отечество!»
Ведь большевики ратовали за «совдепы» из «рабочих, крестьянских и солдатских депутатов», но в которых оказывались только коммунисты со своими приспешниками да в малом числе всякие эсеры с меньшевиками, что готовы были под них стелиться, как дешевые «этуали». Для собравшейся публики их собственные умозрительные идеи и теории были дороже России, которую они были готовы превратить в жертву своих социальных экспериментов, чудовищных по сути. А тут «народные советы» без всякой политической окраски, а чуть ли не по сословному признаку, призыв к совместному, то есть «соборному» управлению.
– Да за такую народную советскую власть я сам готов воевать, – пробормотал генерал задумчиво – идея нравилась ему все больше и больше. Он вспомнил, что в русском языке есть омонимы, слова, одинаковые по звучанию, но разные по смыслу. И стоит ли их из-за частого употребления большевиками отвергать с ходу?
Ведь идея «народной советской власти» уже привлекла в их ряды несколько сотен местных крестьян из старожилов, домовитых и крепких хозяев, которым большевики нужны не больше, чем сорняки в огородах. Баламутят народ и партизанят пришлые новоселы, которые плохо жили за Уралом и сюда отправились при Столыпине в поисках лучшей доли. Они и в «совдепы» потому пошли, что отобрать добро намного легче, чем собственным потом и трудами свое хозяйство поднимать. Все правильно – мужики привыкли отвергать за революционное лихолетье любую власть, а белую еще и плохо понимали,
