Гроб с телом перенесли в отдельный вагон, в котором стояли три таких же ящика с умершими солдатами – двумя чехами и румыном. Их собирались похоронить завтра в Тулуне, заплатив местным жителям за рытье могилы самой ходовой валютой в этих местах – хорошим отрезом материи, иголками и катушками ниток. Могли и чем другим отдариться, ведь много всякого добра скрывалось в вагонах интервентов, что ехали с немыслимыми удобствами. На переоборудованную под жилье теплушку приходилось всего трое-четверо солдат, причем спали они не на нарах, а на кроватях, ножки которых крепились к полу, посередине стояла буржуйка для отопления и приготовления пищи. Тут же и помойное ведро под туалет, и наколотые дрова для отопления, а на крыше продукты – мясо, рыба, круги замороженного молока и прочая снедь, о которой русские солдаты могли только мечтать.
– Что же теперь будет? Красные настойчивы! – печальным голосом вопросил доктор, размешивая сахар в кружке горячего чая и позвякивая ложкой по стальной стенке. Они сели ужинать, предстояло коротать долгую ночь на разъезде. Данец ошибся, к Тулуну его эшелон не пошел, пропустив вперед чешский поезд.
Вырыпаев решил подождать до утра, забрать гроб с телом Владимира Оскаровича и присоединиться к штабной или санитарной колонне, что продвигались под прикрытием арьергарда генерал-майора Бангерского с Уфимской группой войск, в одном переходе от авангарда генерала Вержбицкого. И хотя до Тулуна оставалась всего ничего – каких-то 17 верст, четыре часа хода даже пешком, – но идти по темноте было невероятно рискованно, человеческая жизнь в этих местах не стоила и ломаного гроша, особенно русского офицера с золотыми погонами на плечах.
Ночью даже чехи старались не передвигаться по железной дороге, хотя и заключили тайное соглашение с Иркутским военно-революционным комитетом о беспрепятственном пропуске их эшелонов на восток. Они отсыпались днем, а каждую ночь выставляли сильные караулы с тайными секретами. Дело в том, что многочисленные партизанские отряды, расплодившиеся за последние месяцы, когда белая власть фактически исчезла, могли вульгарно наплевать на данные иркутскими большевиками гарантии, которым анархиствующая вольница подчинялась неохотно, наводя ужас своими грабежами на мирных обывателей городов.
В чешских эшелонах добычи гораздо больше, ночь – удобное время для устройства катастроф на неохраняемых перегонах. А главный лозунг большевиков «грабь награбленное» никто не отменял. У местных повстанцев был богатый опыт по части проведения диверсий в прошлом, 1919 году, которые практически полностью парализовали живительную пуповину рельсовой нитки Транссиба, и так еле питавшую отчаянно сражавшиеся на восточном фронте белые армии.
– Чехи уходят вперед, мы стоим, – Данец вздохнул. – Мои соотечественники взорвали мосты – может, это задержит красных на несколько дней? Вы как думаете, господин полковник?
– Может быть, – уклончиво ответил Василий Осипович, не желая расстраивать доброго доктора.
Весь замысел чехов, когда они начали эвакуацию, прояснился лишь сейчас. «Братушки» рассчитывали, что русские будут прикрывать их отход до последнего солдата, медленно пятясь под натиском красных. Ну а если и не выдержат в самом конце, то отступление чехословацкого корпуса прикроют польская дивизия и другие союзные части, которые с этой целью и поставили в арьергарде. Вот только за Красноярском, через который прорвались каппелевцы, а основные силы белых армий капитулировали перед большевиками, все пошло совсем не так.
Первой под Канском попала под раздачу польская дивизия, окруженная красными и без боя поднявшая белый флаг. Гордых ляхов выгнали из теплых вагонов на лютый мороз и пешком отправили обратно к Красноярску, но уже на своих двоих. Расстреливать никого не стали – большевики сейчас связываться с интервентами не желали, понимая, что и так забрались слишком далеко и плодить дерущихся до последнего патрона врагов крайне неразумно. А вот награбленного имущества поляков начисто лишили, вытрясли все, до последнего клочка.
Затем капитулировали сербы – лишь немногие из «братушек» спаслись, пересев на сани и пристроившись к стремительно отступавшим белым частям. Счастливцы вовремя сообразили, что чужое барахло менее ценно, чем собственная жизнь, и вовремя бросились в бега.
Теперь сражаются румыны, последний заслон перед чешскими эшелонами, который те оставят без поддержки, лишь бы самим спастись. Соотечественники доктора пока отбивались, вчера при отходе взорвав мост через Бирюсу. Хотя зачем это было проделано, не только доктор, но и сам полковник не понимал. Движение на восток по Транссибу давно полностью парализовано, и потребуется три-четыре месяца, никак не меньше, чтобы растащить занесенные снегом вагоны и паровозы с замерзшими котлами.
Красные наступают на санях, беря лошадей в крестьянских селениях, хотя их скорость продвижения вперед несколько меньше, чем у отступающих белых, – те реквизируют свежих коней, еще не заморенных долгими переходами по длинным таежным трактам. Румыны, как ни крути, не просто плохие вояки, а трусоваты сверх меры. Вырыпаев видел их в мировой войне, и они оставили о себе дурное впечатление, ухитрившись два раза переметнуться и сменить противоборствующие лагеря, один раз капитулировать. И при этом попасть в лагерь победителей в самый последний момент.
Так что теперь чехам предстоит драться самим, за спинами других они не отсидятся – русские ушли далеко вперед, союзники преданы и разбиты, так что через неделю, а это самое позднее, под Нижнеудинском арьергарду 3-й дивизии придется сразиться с красными в одиночку. И Василий Осипович нисколько не сомневался, что чехи получат жестокий урок…
Глава вторая
27 января 1920 года
Разъезд Утай, к западу от Тулуна,
заместитель главнокомандующего
армиями Восточного фронта
генерал-майор Войцеховский
– Ваше превосходительство, на разъезде с румынским эшелоном наш офицер, что был с генералом Каппелем в авангарде!
– Зови сюда! Стой, в сторону съезжай!
Генерал Войцеховский приподнялся на слежавшемся сене, накрытом ободранным тулупом, – возничий по его приказу прижал к сугробу сани, давая проезд другим розвальням, бредущим следом. Здесь у разъезда, на котором стоял чешский эшелон, было достаточно места, чтобы разъехаться двум повозкам, но дальше тракт снова сужался, стиснутый снеговыми наметами. При таком движении связи между вытянувшимися на переход колоннами просто не было, за исключением случаев, когда кто-нибудь из впереди идущих оставался на дороге «маячком», как и случилось сейчас.
Такое походное передвижение, как и строгое разделение на колонны, идущих по тракту в дневном переходе друг за другом было обусловлено местными условиями. Ночевки у костров сильно изматывают людей, росло число заболевших. Потому немногочисленные деревеньки переселенцев и многолюдные села старожилов следовало более
