Тут я поймал в зеркале на лобовом стекле взгляд таксиста и понял, что он ждет указаний.
— Едем на Королевскую площадь, к началу улицы Фернандо, — распорядился я.
— Разве мы не возвращаемся в магазин? — спросил незнакомым мне голосом Фермин, у которого не хватило уже запала оспорить маршрут поездки.
— Я возвращаюсь. А вы отправитесь в дом дона Густаво и проведете вечер с Бернардой.
Мы проделали весь путь молча, глядя на дрожащие, расплывающиеся под дождем очертания Барселоны. У аркады на улице Фернандо, где много лет назад мы познакомились с Фермином, я заплатил за проезд, и мы вышли из машины. Я проводил Фермина до портала дома дона Густаво и обнял друга на прощание.
— Поберегите себя, Фермин. И непременно перекусите, иначе Бернарда исколется о ваши кости в брачную ночь.
— Ошибаетесь. В действительности у меня больше шансов растолстеть, чем у оперного сопрано, задайся я такой целью. Прямо сейчас, как только поднимусь, я наемся до отвала изумительных польворонов,[40] которые дон Густаво покупает в «Килес». И к утру, вот увидите, растолстею, как боров.
— Что ж, посмотрим. Кланяйтесь невесте.
— В этом отношении, учитывая административно-юридическую сторону вопроса, боюсь, мне предстоит прожить жизнь в грехе.
— Не думаю. Помните, что вы сказали мне однажды? Что судьба не приходит к нам домой, каждый должен сам найти свою судьбу!
— Вынужден признаться, что почерпнул сию мысль в книге Каракса за красоту звучания.
— Тем не менее я поверил в это и верю до сих пор. А потому скажу, что вам суждено жениться на Бернарде в намеченный день, по всем правилам — со священниками, рисом, настоящими именем и фамилией.
Друг посмотрел на меня скептически.
— Вы обвенчаетесь у алтаря, или я — не Даниель, — пообещал я. Хотя Фермин был настолько подавлен, что, подозреваю, его не взбодрил бы не только пакетик «Сугуса», но и полнометражный фильм в кинотеатре «Фемина» с участием Ким Новак, откровенно сверкающей коническими чашками бюстгальтера, бросавшими серьезный вызов закону.
— Если вы так утверждаете, Даниель…
— Вы вернули мне истину, — сказал я. — А я верну вам имя.
5
Возвратившись в букинистическую лавку, я в тот же вечер принялся за осуществление плана по спасению гражданской личности Фермина. Прежде всего я сделал несколько телефонных звонков из служебного помещения магазина и составил расписание дел на ближайшее время. В качестве второго шага требовалось заручиться содействием людей, чей опыт и талант не подлежали сомнению.
В середине следующего дня, солнечного и тихого, я направил стопы в библиотеку «Кармен», где договорился встретиться с профессором Альбукерке. Мной руководило твердое убеждение, что если он чего-то не знает, значит, этого не знает никто.
Я нашел профессора в главном читальном зале — в окружении книг и бумаг; вооружившись ручкой, он сосредоточенно что-то писал. Я молча сел у противоположного края стола, не желая прерывать его работу. Прошло около минуты, прежде чем он заметил мое появление. Подняв взгляд от бумаг, он озадаченно поглядел на меня.
— Наверное, вы пишете что-то невероятно увлекательное, — подал я голос.
— Я работаю над циклом статей о проклятых писателях Барселоны, — объяснил он. — Вы помните некоего Хулиана Каракса, автора, которого вы мне давным-давно порекомендовали в букинистическом магазине?
— Конечно, — ответил я.
— Я начал выяснять подробности его биографии, и оказалось, что история Каракса совершенно невероятна. Вы знали, например, что много лет загадочный демонический персонаж по всему свету гонялся за книгами Каракса, чтобы их сжечь?
— Что вы говорите? — притворно удивился я.
— Любопытнейший случай. Я дам вам почитать материалы, когда закончу.
— Вам следовало бы написать книгу, — предложил я. — Тайная история Барселоны, иллюстрированная биографиями проклятых и официально запрещенных писателей.
Профессор задумался, явно заинтересованный:
— Подобная мысль уже приходила мне в голову, но у меня столько работы в газетах и в университете…
— Если такую книгу не напишете вы, то ее не напишет никто…
— Пожалуй, если махнуть на все рукой, я это сделаю. Не представляю, где я возьму время, но…
— «Семпере и сыновья» с готовностью предоставят вам свои библиографические фонды и помощь, когда пожелаете.
— Буду иметь это в виду. Ну что? Пойдемте перекусим?
Профессор Альбукерке завершил в тот день свои ученые занятия, и мы отправились в «Каса Леопольдо». Ожидание прибытия бычьих хвостов, блюда дня, нам скрасили хорошее вино и вяленый хамон серрано.
— А как поживает наш любезный друг Фермин? Пару недель назад, когда я видел его в «Кан льюис», он выглядел не очень веселым.
— Именно о нем я и хотел с вами поговорить. Но вопрос настолько щекотливый, что я вынужден предупредить, что все сказанное должно остаться строго между нами.
— Само собой. Чем я могу помочь?
Я описал ситуацию как можно лаконичнее, стараясь избегать неприятных и ненужных подробностей. Профессор почувствовал, что в изложенной ему истории очень многое вынесено за скобки, но проявил образцовую деликатность, что, несомненно, делало ему честь.
— Проверим, правильно ли я вас понял, — промолвил он. — Фермин не может легально пользоваться своим именем, поскольку двадцать лет назад его объявили мертвым, а следовательно, в глазах государства такой человек не существует.
— Правильно.
— Но, судя по тому, что вы рассказали, это аннулированное имя тоже фиктивное. Фермин выдумал его во время войны, чтобы спасти себе жизнь.
— Верно.
— И вот тут я теряюсь. Помогите мне, Даниель. Если Фермин однажды проявил чудеса ловкости, добыв фальшивое удостоверение личности, почему он не может теперь пустить в ход другое, чтобы жениться?
— По двум причинам, профессор. Первая — сугубо практическая. Не важно, каким именем решит воспользоваться Фермин, нынешним или еще одним вымышленным, у него в любом случае не будет действительного удостоверения личности. Поэтому какое бы имя ни стояло в документе, танцевать все равно придется от печки.
— Но он, я полагаю, предпочитает оставаться Фермином.
— Точно. И это вторая причина, она не имеет прикладного значения и носит скорее этический характер и потому намного важнее. Фермин желал бы остаться Фермином, поскольку это именно тот мужчина, кого полюбила Бернарда, кого мы знаем и считаем другом и кем он сам хочет быть. Человек, которым он некогда являлся, не существует для него уже много лет. Старую кожу он сбросил и похоронил в прошлом. Наверное, я его лучший друг, но даже мне неизвестно, под каким именем его крестили. Для меня, для всех, кто его любит, и главное, для него самого он — Фермин Ромеро де Торрес. В сущности, какая разница? Если речь идет о создании физического лица, обладающего полнотой гражданских прав, почему бы не создать именно этого индивидуума?
Профессор Альбукерке подумал и кивнул.
— Логично, — подытожил он.
— Следовательно, вы считаете задачу выполнимой, профессор?
— Пожалуй, это донкихотская миссия, каких мало, — дал оценку профессор. — Как наделить зачахшего дона Фермина Ламанчского родословной и комплектом фальсифицированных бумаг для бракосочетания с его возлюбленной Бернардой Тобосской, которые выглядели бы законными
