– Хорошо, а потом что нам с этим добром делать? – недовольно молвил Буров. – Положить футляр с составом Страшнову на стол?
– Состав – пожалуйста, – сказал Панкратов. – Хоть два. Футляр – ни в коем случае. Подарить Ловушку-миллионник, вы что?! Она серьезней атомного поезда.
– Ну а куда деть-то? – настаивал Буров.
– Унесем, потом переправим в Овечье ущелье.
– В Овечьих схронах нам только железнодорожных платформ недоставало. Да еще с радиоактивным «добром».
Разговор шел при сцепщике. Тот слушал, с интересом посматривал на инженеров небесно-голубыми глазами.
Приняли вариант Панкратова; благо погода стояла сухая, и почва под рельсами состава тоже была суха. Непроводящая. Велели сцепщику пойти в конец состава и разъединить стыки рельс; Дуся Мечников отправился с ним.
Буров и Миша тем временем расположили Ловушку в конце колеи, за тупиковыми белыми столбиками с перекладиной, метрах в сорока от передней платформы.
Через полчаса вернулись Дуся и сцепщик. Развинтили.
Стемнело. В небе загорелись звезды; но на вышках станции еще не зажгли прожекторы.
И когда Панкратов откинул крышку «футляра» и поворотами рукояток на тыльной стороне начал неспешно, чтоб без лишнего шума, выдвигать НПВ-язык, под звездами это тоже выглядело красиво, фантастично и поэтично:
– сначала пространство с малым К охватило весь состав и приподняло его вместе с рельсами, отделив от земли;
– шумок перекачки при этом был умеренный, как от тронувшегося в путь тепловоза; а поскольку их немало сновало на товарной, внимания это привлечь не могло;
– потом Миша коснулся кнопочки для втягивающего НПВ-языка с высоким К; он выбросился мгновенно на двести метров – мгновенно же состав с рельсами стянулся в белую линию-молнию… и состава как не было. Только на промасленной земле остались вмятины от шпал, уходили в перспективу.
Сам состав был виден теперь на узком экранчике на боку цилиндра; внутренний сканер вычерчивал зелеными линиями его контуры и расположение. Панкратов поглядел: расположился правильно, как раз по оси «футляра»; отключил экранчик.
– Ух ты! – сказал за его плечом сцепщик. – Красиво.
– Во, парень, как техника может: раз – и там! – сказал Миша, закрывая «футляр» спереди. – Будешь рассказывать – не поверят.
Потому и не таились, что не поверят.
3– Это точно: не поверят, – согласился сцепщик; у него был чистый тенорок. – Но знаете что, вам не нужно с собой уносить – ни футляр, ни состав. Оставьте все здесь. Нет, серьезно…
– Почему?!
– Понимаете, там ведь «осколочные» материалы. Ну, продукты деления урана и плутония, осколки их ядер… – Речь у сцепщика была внятная, культурная. – У них короткие периоды полураспада. Не более двухсот лет. У многих и вовсе годы, даже месяцы…
На разговор подошли Буров и Дуся Климов. Все ниивцы смотрели на развитого сцепщика с живым интересом.
– Так что при вашем К-миллион в Ловушке к завтрашнему утру, когда сюда нагрянут корреспонденты, экологи и телевизионщики, в контейнерах все начисто высветится. Распадется. Ведь пройдет несколько тысяч К-лет. И составчик с рельсами будет на месте – и радиации в нем нет никакой. Нет, серьезно. Вместо сенсации – пшик.
– Так вы не сцепщик? – спросил Буров.
– Почему? Сейчас сцепщик. Живу вон в том общежитии… – Он указал рукой на двухэтажный барак правее пустыря. – До этого – пациент клиники при Институте судебной психиатрии имени Сербского. А еще до этого старший научный сотрудник ядерного центра, откуда прибыл этот состав. Нет, серьезно…
– А почему вы уверены, что утром нагрянут массмедиа и экологи? – спросил Панкратов.
– Так я ж им и звонил. И фотографии передал. Завтра в одиннадцать обещали быть.
– Отблагодарить, значицца, захотелось? – сразу вник в суть Дуся Климов; он почуял в сцепщике близкую душу. – Родимому ядерному центру? Не иначе как за Институт Сербского?
Тот кивнул.
– Но теперь выходит, что вы их подвели, репортеров-то? – уточнил Панкратов. – Примчат на пшик.
– А вам что, их жалко? Подвели по-настоящему-то их вы, я только рельсы развинчивал. Да и что мне они! – При свете дня Миша заметил, что глаза у сцепщика голубые; сейчас, в сумраке, он разглядел, что они у него бедовые, злые. – С вами-то тиреснее. Но в самом деле лучше, если состав утром окажется на месте – с высветившимися до нуля отходами. Нет, серьезно. Они ведь с приборами приедут, с добровольными экспертами с физфака университета… А не окажется – рыскать начнут, выспрашивать: кто был, что да как, где состав?..
– Он прав! – поднял палец Буров.
– А как с благодарностью родимому центру… за Институт Сербского? – спросил Миша; он был наслышан о крутых нравах в ядерных организациях.
Сцепщик отмахнулся, как от мухи:
– Да бог с ними. С вами мне тиреснее. И вам со мной тоже будет, вот увидите. Нет, серьезно.
– Степень есть? – поинтересовался Буров.
– Кандидатская. Физмат. Докторская диссертация лежит.
– Как это вы нас так с ходу вычислили? – спросил Панкратов.
– Не с ходу. После вашего Шаротряса. Сгулял в центральную библиотеку, собрал и прочел все материалы об НПВ. Когда слухи о пропажах, об «инопланетянах» пошли, понял, что к чему. Я бы и сам так сделал. Нет, серьезно… Догадаться не трудно – доказать трудно. Но еще долго никто ничего не докажет.
– Растакую мать, я за! – горячо сказал Дусик. – Нашего человека сразу видно – он просто создан для НПВ.
– Вы сами-то еще без году неделя наш человек, – буркнул Буров, недовольный тем, что решают без него.
– Не неделю, а целых три, Виктор Федорович, – парировал Климов. – В НПВ это очень много. На целую неделю больше, чем вы главный инженер. И уже давите!
Они стояли вокруг темного цилиндра на двух треногах; футляр как футляр – только около скобы-ручки рдели два индикатора, зеленый («К-заряжен») и желтый («Загружен»). Вверху накалялись во тьме звезды обычного неба. Зажглись на мачтах прожекторы станции.
– Как вас зовут? – спросил Панкратов. – Меня Миша.
– Зовите НетСурьезом. Так везде, с вуза. По речевой привычке.
– Хм… ладно, это вместо фамилии. А имя?
– Имярек Имярекович. Не придавайте значения пустякам. Я муни. Знаете, кто это?
– Ну, наш человек, пробы негде ставить! – снова горячо вступил Климов. – Что те имена, в самом деле! Я вот Евдоким Афанасьевич, так меня, знаешь, в Дусю переделали. И фамилию даже присобачили от того монтера Мечникова из «Двенадцати стульев» – хотя я вовсе не алкаш.
– Но и своего не упустит, – поддал Панкратов.
– А какой русский человек свое упустит!.. Так что теперь нас двое! – И протянул руку сцепщику.
4Так в жизнь НИИ, в жизнь странного НПВ-мира вошел странный – под стать ему – человек.
В НПВ все происходит быстро, и в НИИ НПВ все решают быстро и неординарно. Ловушку-монстра с десятью платформами опаснейшего груза внутри (о котором и речи не было, чтоб передать ее заинтересованному и хорошо знакомому человеку, Страшнову) оставили на Катагани-товарной под присмотром сцепщика, с которым встретились впервые. И с полной уверенностью: свой человек, наш.
…А сами направились одни в Овечий филиал, другие в НИИ – возиться с полигоном, решать головоломку: как наполнять его, где взять вещества и так далее.
В десять утра на Катагань-товарную подскочил опять на машине Панкратов. Сцепщик ждал его у колеи
