Должность во Вселенной. Время больших отрицаний

Граафа не умещались на крыше; для них создали кольцевую галерею. Там же разместили станцию зарядки аэростатов. Смонтированные блоки электродов цепляли к баллонам, поднимали над башней, где – согласно 1-й аксиоме Корнева – места было достаточно. Издали верхушка башни теперь походила на малыша с шариками, собравшегося на первомайскую демонстрацию.

Точность монтажа проверяли пробными включениями, а возросшую неоднородность между электродами – бросанием туда разных мелких предметов. Последнее у работающих на крыше даже превратилось в не слишком корректную забаву: швырнуть вверх, в обведенное белым кругом электродов пространство чью-то (разумеется, не свою) туфлю или пластиковую каску – и в нескольких метрах над головами ее бесшумно разрывало в клочья, затем и клочья – в пыль.

Казалось невозможным, что там под напряжением в миллионы вольт уцелеет кабина и люди в ней.

За три земные недели, которые длилась эпопея создания системы ГиМ, для работавших наверху минуло примерно по году: для творческих работников побольше, для исполнителей поменьше. Биологически и по ЧЛВ – год, а психологически все-таки два десятка дней, в которые они выполнили громадную интересную работу. Никакими бухгалтерскими комбинациями, ни законными, ни сомнительными, невозможно было оплатить сделанное людьми. Да и счет шел не на заработок, не на производственные заслуги – все были охвачены порывом, чувствовали себя чудо-богатырями. Спроси самых рядовых монтажников, зачем они вкалывают во всю силу, выкладываются, они затруднились бы ответить, настолько само собой разумелось, что если у человека есть мозг и руки, знания и мастерство – то для исполнения таких проектов.

…Пошел последний этап: развертка и свертка. Вся система, увлекаемая аэростатами, вытягивалась на полтора километра вверх, к черному ядру, подернутому мутью «мерцаний». Выглядела она блистательно и дико – как в предутреннем сне интеллигентного пьяницы, по определению Корнева: сверкали в свете прожекторов конусами сходящиеся в перспективу алюминиевые дуги электродов, стеклянные чаши высоковольтных изоляторов растягивались между ними гирляндами, выстраивались в многоугольные фигуры керамические распорные балки, матово лоснились серые бока аэростатных баллонов, от натяжения капроновых тросов вокруг кабины веерами растопыривались выравнивающие пластины. Извивались, тянулись ввысь, как змеи у факиров, синие толстые кабели; пели лебедочные моторы, выпрастывая канаты; вблизи медных шаров генераторов Ван дер Граафа круто искажалось пространство, шипел тлеющий разряд.

Кабина ушла вверх без людей. Все стояли на крыше, задрав головы. Ястребов покрутил шеей, сказал: «Действительно, не дай бог приснится…»

И было пробное включение. По мере увеличения поля на нижних электродах кабина вместе с несущими ее аэростатами съежилась сначала до игрушечных размеров, затем вовсе сошлась в точку – и исчезла, не удаляясь. Когда поле ослабили, она так же внезапно, за секунды, возникла из ничего, разбухла до прежних размеров, оттесняя баллонами и прозрачными гранями во все стороны чистую черноту пространства.

Все выходило по расчетам.

Глава 18

«Девчонку звали Дездемона»

Пьянство – самая распространенная в России форма демократии и социального протеста. Самый распространенный в ней способ борьбы за экономическую справедливость – воровство.

Записки иностранца, XIX векI

Цикл текущий: 765032095,798065043382014

По земному: 25 мая, 18 час 8 мин

Место контакта: то же, за пределом различимости

Все выходило по расчетам, все было правильно: к ядру должна протянуться «электрическая труба». Громадная – из тех, что порождают молнии, – напряженность поля в ней сделает распределение квантов очень крутым и, соответственно, дистанцию до MB короткой. Внутри «трубы» по пространству-времени будет сновать, не сдвигаясь с места, кабина с наблюдателями… И тем не менее в последний час приготовлений Пец и Корнев избегали разговаривать, даже смотреть друг на друга, чтобы не выдать своих чувств. Оба вдруг утратили уверенность. «Что за нелепость, как это можно убрать пространство – да еще исчисляемое килопарсеками! – подумывал Валерьян Вениаминович. – Теория теорией, но…»

Корнев суетился, что-то проверял, приказывал, прогонял с площадки лишних, шутил и – чего за ним прежде не замечалось – сам первый смеялся своим шуткам. А Пец стоял на краю, смотрел вниз, на дикий пейзаж вокруг башни – с навеки застывшим багровым солнцем, опрокинутыми домами и замершими машинами, – и желал лишь, чтобы все скорее осталось позади: успех – так успех, провал – так провал. Никогда он не думал, что может так тру-

сить.

– Ну, – произнес наконец Александр Иванович шатким голосом, – кто в Бога не верует, детей осиротить не боится… прошу! Карета подана.

Сказано это было так, для куража, потому что заранее решили, что в первую вылазку отправятся трое: он, Пец и Любарский.

На площадке у контрольных приборов остался Толюня. Возле лебедок с инструментами дежурили Ястребов и два его помощника. У оградки на краю крыши стояла Юлия Алексеевна. На кольцевой галерее похудевший, с опавшими щеками Буров хлопотал у генераторов.

II

Они поднялись в кабину (которая тоже изрядно усовершенствовалась со времени первых путешествий). Любарский занял кресло у телескопа – он, астрофизик, играл по-прежнему роль главного наблюдателя. Пец сел поближе к экранам – ассистировать. Корнев устроился у пульта ПВР – пространственно-временной регулировки; рядом с ним по правую руку была панель буровского светозвукового преобразователя.

За полчаса, пока развертывалась по высоте система и кабина выходила к верхней отметке, не было произнесено ни слова. Варфоломей Дормидонтович время от времени подавался туловищем к окуляру, смотрел, откидывался к спинке кресла.

Пец регулировал настройку на экранах, где клубились в разных участках спектра пятна и мельтешили точки нового цикла «мерцаний». Корнев следил, как по сторонам располагаются электроды и экраны системы ГиМ; вверху они очертили ребристым светлым кольцом круг тьмы с синевой и вихриками, по бокам огородили кабину стеной с продольными прорезями… но воспринимал все с оттенком нереальности, будто телевизор смотрел.

236-й день Шара

N = N0 + 406965439

День текущий: 24,7562035 мая,

или 25 мая, 18 час 8 мин 55 сек 98 соток

Наконец покачивания прекратились.

– Подъем весь? – молвил Корнев, вопросительно взглянув на астрофизика.

Тот нагнулся к окуляру: по известным ему признакам он хотел выбрать «вихрик», который бы дошел до крайней – звездной – стадии галактической выразительности.

Признаками были скорое нарастание яркости и смещение спектров на экранах вправо, к жестким лучам.

– Валерьян Вениаминович, – негромко сказал Любарский, – подстрахуйте меня на правых экранах. Если за секунды переходит от ультрафиолета на ближний рентген, это – кандидатура.

Минут пять сосредоточенного молчания. Только Корнев нетерпеливо поворачивался то к телескопу, то в сторону экранов.

– Эта подойдет? – спросил Пец.

– Мм… нет, – мотнул головой астрофизик, – велика скорость сноса, не угонимся. Надо такую, чтобы шла на нас.

– Долго вы еще будете возиться? – не выдержал Корнев.

– Но мы же не сами их делаем, Александр Иванович, – кротко заметил Любарский.

Пец хмыкнул. Напряжение в кабине спало.

– Ага! – изменившимся голосом сказал астрофизик. – Это, похоже, она. Как у вас, Вэ Вэ?

– Вижу на всех экранах, – сказал Пец. – Яркость нарастает.

– Давайте помалу, Александр Иванович. Старайтесь больше временем, чем пространством.

– Сейчас… – Корнев склонился к пульту. – Не ошибиться бы для начала. Включаю.

Он медленно вводил напряжение на верхних и нижних электродах. Валерьян Вениаминович почти чувственно представлял, как кабину с ними спрессовываемая полями неоднородность выталкивает, выносит наверх, в микроквантовое пространство, в MB. И