Щит – тут уже просьба судьи, на щите нарисован знак судебного департамента – две руки, взвешивающие на своих ладонях мешки с доказательствами. Все-таки это ведь не простой бой на Арене, это судебный бой!
Но и стоять на месте просто глупо. Потому – надо начинать.
Дегер смотрел на приближающуюся к нему гору металла и задумчиво осматривал выданную ему дубинку. Обычная дубинка стражника – темное, твердое дерево, окованное бронзовыми кольцами. Убить ею при желании можно, если попасть по черепу с достаточной силой или активно молотить по телу, не прикрытому броней и поддоспешником. Умирать Дегер не собирался, а потому ему надо вот этим куском дерева забить человека в тяжелых доспехах.
Меч в руке «стального человека» сверкнул на солнце и опустился на противника со скоростью молнии. Полуторный меч, надо сказать! Стражник действительно был очень, очень силен – длиннющий, тяжелый меч в его руках будто бы и ничего не весил.
Беловолосый только чуть повернулся, и меч прошел мимо, едва не срезав кусочек плеча. От смерти подсудимого отделило расстояние в две толщины волоса.
Удары последовали один за другим – меч поднимался и опускался, как топор дровосека – раз, два… двадцать раз! Дегер вроде бы особо и не уклонялся – отстранялся, чуть-чуть отодвигал голову, убирал руку, ногу…
Толпа, до тех пор молчавшая, как на похоронах, начала гудеть, послышался смех – издевательский, заливистый, глумливый.
Стражу никто не любит. И вполне понятно почему. Органы принуждения, наказания – кто может их любить? И стражник, который упорно не мог попасть мечом по безоружному человеку, вызывал злорадный восторг. И глумление:
– Он даже мечом попасть не может!
– Вот она, Стража, даже безоружного не может достать!
– Только деньги вымогать да в темницу тащить!
Стражник был в ярости. Да что такое?! Как смеет этот подонок уклоняться от кары?! Теперь уже речь шла не о том, чтобы потихоньку нарезать подсудимого на ломти, теперь – лишь бы достать! Хоть как-то достать! Позор!
Стражник отбросил щит. Толку-то от щита, если у подсудимого нет меча! Или копья! Что отбивать щитом?! Только лишь показуха ради судьи! Но теперь не до судьи! Себя бы обелить!
Двуручный полуторный меч – штука длинная и тяжелая. Одной рукой им сражаться можно, если ты очень сильный человек, но даже в этом случае – после десятка энергичных, беспрерывных ударов рука уже не будет двигаться так быстро. А после двадцатого – затормозится. После тридцатого – будет еле шевелиться. Потому – только двумя руками. Таким мечом хорошо рубить головы – рраз! И покатилась. Но только в том случае, если человек встал на колени и наклонился.
Этот тип ни вставать на колени, ни подставлять голову совершенно не желал. Он отступал, вертелся, будто танцор, двигался, двигался, двигался…
Теперь толпа хохотала. На стражника показывали пальцем, хлопали себя по ляжкам, нагибаясь в приступе хохота, женщины радостно визжали – кто от зрелища, а кто-то от того, что симпатичный сосед ущипнул за задницу, а то и того похлеще. Где еще потискаться, как не в толпе, наблюдающей за казнью? Тут можно и с любовником незаметно договориться – пока муж занят, тараща глаза на эшафот!
– Он с ним играет! – восхищенно взвизгнула та же полная девица, которая раздражала Тагара Синбо, как прыщ на потной шее. – Смотрите, он с ним играет!
– Кто? Стражник? – спросила ее мамаша, женщина размером в две дочери. – А чего он сразу его не зарубил? Чего он все время промахивается!
– Мама! Да не стражник – подсудимый с ним играет! Он будто танцует! Как красиво! О-о… как он хорош! Как он красив!
Синбо закусил нижнюю губу. Уж кто-кто, а он-то прекрасно понял, что происходит. Тупоголовый стражник, бахвалившийся перед ним своим великим умением мечника и своей же великой силой, не может попасть по какому-то ничтожному, почти безоружному подсудимому! И если подсудимый начнет на самом деле драться – как бы не пришлось суду выплачивать ему деньги! И отпускать.
Впрочем, а что такого? Деньги все равно из кассы суда, а не личные деньги Тагара, и если этот тип уйдет – да пусть! Зато слух об этом разнесется на всю округу! О строгом, но справедливом судье! Заслужил – получи!
Тагар тут же успокоился и, устроившись в кресле поудобней, принялся досматривать бой.
И, будто услышав его мысли, беловолосый парень вдруг ввинтился в движение стражника и коротко, без замаха врезал тому по шлему – гулко, будто ударил в пустое ведро. И тут же отскочил назад.
В шлеме осталась вмятина – настолько силен был удар этого человека. Стражник все-таки не упал. Он был и вправду невероятно силен. Постоял на месте секунд десять – видимо, приходил в себя – и снова двинулся на противника.
И тут произошло то, от чего все окружающие просто окаменели, – беловолосый бросил свою дубинку, свое единственное оружие, под ноги и стал дожидаться приближения противника, стоя в настолько свободной, скучающей позе, что после пары секунд ошеломленного молчания толпа загудела, завозилась, пытаясь рассмотреть происходящее как можно подробней.
– Самоубийца! – выдохнул Глава, сидевший поодаль от Синбо на принесенном ему мягком стуле. – Что он творит! Но интересно! Тагар, спасибо тебе за зрелище! Честно – не ожидал такое увидеть!
Синбо одновременно испытывал два чувства, первое – это удовлетворение в смеси с гордостью. Да, это он, Тагар Синбо, сумел устроить ТАКОЕ представление!
Второе чувство – гнев и омерзение. Да кто он такой, этот безродный, чтобы оценивать деятельность родовитого дворянина! Все-таки зря император отменил старый закон, по которому аристократ может зарубить любого простолюдина вне зависимости от его социального статуса, и уж тем более – богатства. Если тот оскорбит аристократа. И степень оскорбленности по закону определял сам аристократ! А как теперь наказывать наглецов? Которые возомнили себя равными Великим?!
Блеск меча! Удар!
Этим ударом можно было бы разрубить противника на две части – сверху донизу. Если бы Пергин попал в свою цель, конечно. Но он не попал – и вдруг взлетел, как-то странно закрутился в воздухе и всей своей тяжестью рухнул на площадь, ужасно неловко воткнувшись в булыжники мостовой. Головой.
Хруста не было слышно, но тут уже и так все ясно. Стражник был мертв, сломав себе шею. Именно сам сломал, случайно – если только считать случайностью бросок Дегера, придавшего ускорение стальной туше.
– А-а-а! – вопль женщины прорезал гробовую тишину, воцарившуюся после падения стражника, и толпа тут же подхватила:
– А-а-а! А-а-а! А-а-а!
Крики слились в слитный рев, будто ревело целое стадо слонов, и на судейском балконе жена Главы зажала уши:
– Боюсь! Чего они так вопят, эта чернь?!
Синбо, для которого и толстая супружница Главы, и ее дочка, и все вокруг были такой же чернью – бедной и богатой, – встал со своего места и поднял руку, призывая к тишине. Толпа стала затихать и наконец угомонилась, жадно ловя каждое слово важного чиновника.
Бамм! Бамм! Прежде чем сказать, судья дважды ударил в гонг золоченым
