– Странно, – нахмурился Бэзил. – Зачем ему давать фальшивый адрес, когда он ни в чем не…
– О, кретин! – завопил Руперт. – О, ранний христианин! Ни удивляюсь, что ты уже не служишь в суде. По-твоему, все вроде тебя, такие же хорошие. Неужели еще не понял? Сомнительные знакомства, подозрительные рассказы, странные беседы, глухие улицы, спрятанный кинжал, полумертвый человек и, наконец, фальшивый адрес. Великолепно, ничего не скажешь!
– Это очень странно, – повторил Бэзил, шагая по комнате. – Вы уверены, констебль, здесь нет ошибки? Адрес записан правильно, а там никого не нашли?
– Все очень просто, сэр, – отвечал полицейский. – Место известное, в пригороде, наши люди съездили туда, когда вы еще спали. Только дома нет. Там вообще нет домов. Хоть это и под самым Лондоном, там только луг, штук пять деревьев, а людей нет и в помине. Нет, сэр, он нас обманул. Умный человек, хитрый, теперь таких мало. Никто не знает, вдруг там есть дома, а их нету.
Слушая эту разумную речь, Бэзил мрачнел. Едва ли впервые я видел, что он загнан в угол, и, честно говоря, удивлялся детскому упрямству, с которым он защищает сомнительного лейтенанта. Наконец он сказал:
– Кстати, какой это адрес?
Констебль отыскал нужную бумажку, но Руперт его опередил. Небрежно опираясь о подоконник, как и следует спокойно торжествующему сыщику, он заговорил резко и вкрадчиво.
– Что ж, я скажу тебе, Бэзил, – произнес он, лениво ощипывая какой-то цветок. – Я догадался его записать. Констебль поправит меня, если ошибусь. – И, нежно глядя ввысь, отчеканил: – Вязы, Бакстонский луг, неподалеку от Перли, графство Серрей.
– Правильно, сэр, – сказал полицейский, смеясь и складывая листочки.
Мы помолчали. Голубые глаза Бэзила мгновение-другое глядели в пустоту.
Потом он откинул голову, и так резко, что я испугался, не плохо ли ему. Но прежде, чем я шевельнулся, губы его разверзлись (не подберу другого слова) и дикий, неудержимый, оглушительный хохот сотряс комнату.
Хозяин наш словно заболел смехом; а мы в те минуты заболели страхом.
– Простите, – сказал безумец, вставая наконец на ноги. – Не сердитесь, пожалуйста! Это невежливо, да и нелепо, что там – бессмысленно, ведь мы спешим. Поезда туда ходят плохо.
– Туда? – повторил я. – Куда это?
– Ах ты, забыл! – огорчился Бэзил. – Какой-то луг… Есть у кого-нибудь расписание?
– Ты что, хочешь ехать по этому адресу? – вскричал растерянный Руперт. – Не может быть!
– А что? – спросил Бэзил.
– Зачем тебе это нужно? – спросил его брат, вцепляясь в цветок на окне.
– Как зачем? – удивился Бэзил. – Чтобы найти нашего друга. Ты не хочешь его найти?
Руперт безжалостно обломил веточку и швырнул ее на пол.
– Ну уж там ты его не найдешь! – воскликнул он. – Где угодно, только не там.
Мы с констеблем поневоле засмеялись, а Руперт, наделенный фамильным красноречием, ободрился и продолжал спокойнее:
– Быть может, он в Бекингемском дворце; быть может, он на куполе Святого Павла; быть может, он в тюрьме (это скорее всего), в моем подвале, в твоем буфете, где угодно, только не там, где ты собираешься его искать!
– Да, собираюсь, – спокойно сказал Бэзил, надевая пальто. – Я думал, и ты со мной пойдешь. А не хочешь, располагайся тут пока я туда съезжу.
Человек гонится за тем, что от него ускользает; и мы вскочили с места, когда Бэзил взял трость и шляпу.
– Постой! – крикнул Руперт. – Да там ничего нет, только луг и деревья.
Он дал этот адрес нарочно. Неужели ты туда едешь?
– Еду, еду, – отвечал Бэзил, на ходу вынимая часы. – Жалко что мы упустили поезд. Что ж, это к лучшему, мы его могли не застать. А вот поезд придет примерно к шести. На нем и отправимся, тогда уж мы точно поймаем твоего Кийта.
– Поймаем! – воскликнул вконец разозлившийся Руперт. – Где же ты думаешь его поймать?
– Все не запомню толком, – посетовал Бэзил, застегивая пальто. – Вязы… ну как там дальше? Да, Бакстонский луг. Значит, на этом лугу.
– Такого места нет, – повторил Руперт, но пошел за братом. Пошел и я, сам не знаю, почему. Мы всегда за ним шли; удивительнее всего, что особенно мы его слушались, когда он делал что-то нелепое. Если бы он сказал: «Надо найти священную свинью о десяти хвостах», мы пошли бы за ним на край света.
Быть может, это мистическое чувство окрасилось в тот раз темными, словно туча, цветами нашего странствия. Когда мы шли от станции, сумерки сменялись полутьмой. Лондонские пригороды чаще всего будничны и уютны, но если уж они пустынны, они безотрадней йоркширских болот или шотландских гор, путник падает в тишину, словно в царство злых эльфов. Так и кажется, что ты – на обочине мироздания, о которой забыл Бог.
Место само по себе было бессмысленным и неприютным, но свойства эти стократ увеличивала бессмысленность нашего странствия. Все было нелепо, нескладно, ненужно – и редкие клочья унылой травы, и совсем уж редкие деревья, и мы, трое людей под началом безумца, который ищет отсутствующего человека в несуществующем месте. Мертвенно-лиловый закат глядел на нас, болезненно улыбаясь перед смертью.
Бэзил шагал впереди, подняв воротник, вглядываясь в сумерки, словно какой-то гротескный Наполеон. Сгущалась мгла, стояла тишина, мы шли против ветра, по лугу, когда наш вожатый повернулся, и я разглядел на его лице широкую улыбку победителя.
– Ну, вот! – воскликнул он, вынимая руки из карманов. – Пришли. – И он хлопнул в ладоши, не снимая перчаток.
Ветер горестно выл над неприютным лугом; два вяза нависли над нами бесформенными тучами. До самого горизонта здесь не было никого, даже зверя, а посреди пустыни стоял Бэзил Грант, потирая руки, словно гостеприимный кабатчик в дверях своего кабачка.
– Хорошо вернуться к цивилизации! – весело сказал он. – Вот говорят, что в ней нет поэзии. Не верьте, это – заблуждение цивилизованных людей. Подождите, пока вы и впрямь затеряетесь в природе, среди бесовских лесов и жестоких цветов. Тогда вы и поймете, что нет звезды, подобной звезде очага; нет реки, подобной реке вина, доброго красного вина, которое вы, мистер Руперт Грант, будете через две-три минуты поглощать без всякой меры.
Ветер в деревьях затих, мы тревожно переглянулись. Бэзил радостно продолжал:
– Вот увидите, у себя дома наш хозяин куда проще. Я как-то был у него в Ярмуте, там он жил в такой хижине, и в Лондоне, в порту, он жил на складе. Он славный человек, а самое лучшее в нем – то, о чем я говорил.
– О чем вы говорите сейчас? – спросил я, не видя смысла в этих словах. – Что в нем самое лучшее?
– Правдивость, – отвечал Бэзил. – Скрупулезная, буквальная правдивость.
– Ну, знаешь! – вскричал Руперт, притопывая то ли от злости, то ли от холода, словно кебмен. – Что-то сейчас он не очень скрупулезен. Да и ты, надо сказать. Какого черта ты затащил нас в эту дыру.
– Он слишком правдив, – продолжал Бэзил, – слишком строг и точен. Надо бы подбавить намеков, неясностей, вполне законной романтики. Однако пора идти. Мы опоздаем к ужину.
Руперт страшно побледнел и прошептал мне на ухо:
– Неужели галлюцинации? Неужели ему мерещится дом?
– Да, наверное, – сказал я и громко, весело, здраво прибавил, обращаясь к Бэзилу: – Ну, ну, что это вы! Куда вы нас зовете? Голос мой показался мне таким же странным, как ветер.
– Сюда, наверх! – Бэзил прыгнул и стал карабкаться по серой колонне ствола. – Лезьте, лезьте! – кричал он из тьмы весело, словно школьник. – А то опоздаем.
Огромные вязы стояли совсем рядом, зазор был меньше ярда, а то и меньше фута, словно деревья эти – сиамские близнецы растительного царства. И сучья, и выемки стволов образовали ступеньки, какую-то природную лестницу.
Так и не знаю, почему мы послушались. Быть может, тайна тьмы и бесприютности умножила мистику
