— Не стой так близко, — попросил его Слэппи. — У тебя изо рта собачьим дерьмом несет.
Бедный мальчик не знал, смеяться или нет. Он просто стоял и разинув рот таращился на Слэппи. Я видел, что он немного дрожит.
— Не бойся, — сказал Слэппи. — Я не кусаюсь.
А потом наклонился к малышу поближе.
— А впрочем, нет, КУСАЮСЬ! — гаркнул он.
Бедняжка заорал, когда Слэппи вцепился деревянными челюстями в его запястье. Я видел, как Слэппи вонзил зубы в его руку — но не мог ничего сделать, чтобы остановить его.
— Оу-у-у-у-у-у-у! Ты мне делаешь больно! — вопил ребенок.
Люди в зале закричали, загомонили. Я видел, как несколько человек с топотом направились к выходу. Некоторые зрители повскакивали на ноги.
Слэппи вгрызся еще сильнее. Малыш заверещал.
— Прекрати! Больно! Больно! Останови его!
Я обернулся и увидел, что через всю сцену ко мне шагает разгневанная миссис Лоусон. Я лишь беспомощно пожал плечами.
— Джексон, прекрати! — кричала она. — Перестань! Отцепи от него болванчика, немедленно!
Я ничего не мог поделать. Я не управлял собой. Я не мог остановиться.
Я наклонился вперед — и вцепился зубами в запястье миссис Лоусон.
35
Она издала потрясенный вопль. Яростно дергая рукой, она пыталась вырваться.
Но я сомкнул зубы на ее запястье.
— Отпусти меня! Отпусти! Ты с ума сошел?!
Она боролась, выкручивала руку. Но зубы у меня крепкие. Высвободиться она не могла.
Слэппи тоже не отпускал. Мальчик уже рыдал.
Я слышал гневные голоса. Вопли и визг. Люди ломились к сцене.
Я понял, что мне крышка. Во всем обвинят меня. Такого мне никто не простит. И никто не поверит, что все беды — от зловещего болванчика.
Что же мне делать? Что?
Внезапно, я понял. По крайней мере, у меня появилась идея.
Может быть, я сумею снова погрузить Слэппи в сон. Может быть…
Может быть, если я еще раз прочту те странные слова, они вырубят его.
— Отпусти меня! По-хорошему отпусти, Джексон! — визжала миссис Лоусон. — Мне очень больно!
Собрав все свои силы, я заставил себя разжать челюсти.
Высвободив запястье, миссис Лоусон тут же попятилась.
Я отпрянул от нее. Обхватил Слэппи поперек талии. Его деревянные челюсти по-прежнему крепко впивались в руку кричащего мальчугана.
Я запустил руку в карман пиджачка Слэппи.
Пожалуйста, пусть эта бумажка с таинственными словами будет в кармане. ПОЖАЛУЙСТА, пусть она будет там!
Я шарил в кармане…
Да!
Сложенный вдвое листок бумаги. Он был там! Мои пальцы нашарили его.
Рывком я вытащил его из кармана.
Прощай, Слэппи, подумал я. Прощай и скатертью дорожка!
Дрожащей рукой я развернул листок. Я чуть не уронил его. Но сжал покрепче и поднес к глазам.
И в ужасе завопил.
36
Бумага была пуста.
Я повернул его другой стороной. Пусто. Повернул обратно. Пусто. Никаких слов. Никаких тайных слов. Вообще ни словечка.
Бумажка выпорхнула из моей дрожащей руки.
Слэппи наконец отпустил запястье ребенка. Он откинул голову назад, разинул рот и разразился высоким, пронзительным, торжествующим хохотом.
И что мне оставалось делать? В то время, как все смотрели на меня в потрясении и ужасе, я тоже откинул голову назад и захохотал вместе с ним.
Было это несколько недель назад. С тех пор моя жизнь пошла под откос. Я знаю, что она никогда больше не будет нормальной.
Куда бы я ни пошел, все на меня глазеют. А за спиной я слышу перешептывания.
Я знаю, что говорят люди. Они говорят, что я тот самый паренек, который неожиданно слетел с катушек и сорвал выступление в ЦМ.
В ЦМ мне, кстати, отныне вход заказан. Оно и понятно. Тому малышу и миссис Лоусон пришлось наложить бинты.
Мне было ужасно стыдно. Но я никому не мог объяснить, что на самом деле произошло тем вечером.
Мама с папой прямо испереживались. Разумеется, мне влетело за побег. И за все, что произошло потом.
Никаких карманных денег до конца года. Из дому — ни ногой, за исключением нескольких школьных мероприятий. Друзей ко мне не пускают. Вдобавок, мама не печет больше мой любимый шоколадный пирог.
Я попросил родителей выбросить Слэппи. Но они отказались. Сказали, что он принадлежит дедушке Уитмену.
— Вернем болванчика когда в следующий раз поедем к нему, — сказала мама.
Так что я сложил его вдвое и затолкал в старый чемодан. Я тщательно запер чемодан на защелки. После чего спрятал его в подвале под грудой картонных коробок.
Я чувствовал себя в большей безопасности, когда это злобное существо находилось взаперти.
Впрочем, не долго.
Однажды ночью я услышал голоса на другой стороне коридора, в комнате Рэйчел.
Я был уверен, что она говорит не по телефону. С кем же она разговаривает?
Я прокрался через коридор. Ее дверь была чуть приоткрыта. Я ничего не мог разглядеть. Но слышал весь разговор.
— Он был такой хороший мальчик, — говорила Рэйчел. — Такой себе идеальный. Каждый день выставлял меня в дурном свете.
Ого… Это она обо мне?
— Я понимаю, — произнес другой голос. Голос, вызвавший у меня дрожь во всем теле.
Слэппи! Она беседовала со Слэппи!
Я прижался ухом к двери.
— Я должна была показать ему, не так ли? — продолжала Рэйчел. — Показать, что не такой уж он идеальный, правильно?
— Правильно, — согласился Слэппи. А потом захихикал.
— Вот я и прочла эти слова и вызвала тебя к жизни, — сказала Рэйчел. — А дальше ты знаешь.
Они вдвоем захихикали.
— Ты была хорошей дочерью, — сказал болванчик. — Дочерью Слэппи.
У меня заломило в груди. Я понял, что все это время задерживал дыхание.
Голова пошла кругом. Рэйчел. Во всем была виновата Рэйчел. Все это время Рэйчел была сообщницей Слэппи. Она лишь притворялась, будто не понимает, что происходит.
— Так ты надежно спрятала слова? — спросил Слэппи.
— Да. Он никогда не найдет. Не беспокойся. Я спрятала слова, а тебе в карман подсунула пустую бумажку.
— Спасибо, доченька.
Они снова захихикали вместе. Потом повисло долгое молчание.
Затем Рэйчел сказала:
— Джексон, мы знаем, что ты там, за дверью. И мы знаем, что ты подслушиваешь.
Я судорожно сглотнул. Сердце оборвалось.
— И знаешь что? Мы умеем разбираться со шпионами, — проскрипел Слэппи.
А потом я услышал громкое чириканье.
