– Этого недостаточно, – я вижу, как к лагерю карконов приближается бледное облако и огибает его по периметру, не касаясь солевой границы. Как муравьиная дорога, аккуратно обходящая лужицу воды.
Стоны, несущиеся из этого облака, заглушают все прочие звуки: бой барабанов, крики людей, рваный ритм моего собственного дыхания. Я вижу в облаке искривленные лица. Тысячи лиц…
Призраки.
Мои люди кричат в ужасе, и я не знаю, что теперь делать. Не знаю, каким оружием сражаться с таким врагом. Как с ним бороться? Чем он опасен?
Помогите, – беззвучно кричит моя душа. – Отец! Мама! Элиас! Кто-нибудь, помогите нам!
Но с тем же успехом я могла бы взывать о помощи к луне над головой.
Облако приближается к стене и начинает переваливаться через нее. Я чувствую ледяные касания пролетающих мимо призраков, которые шипят, когда случайно соприкасаются с солью, покрывающей стену. Но внизу нет никакой соли, и призраки пикируют на незащищенных людей, охраняющих ворота, на улицы города.
Солдаты не понимают, что происходит. Только что они видели перед собой странное пугающее облако. А теперь уже содрогаются и трясутся, делаясь одержимыми. Потом, к моему ужасу, они начинают бросаться друг на друга, как бешеные звери.
Карконы с ревом атакуют городские ворота. Мы осыпаем их стрелами, камнями, льем смолу, но всего этого недостаточно.
Я хватаю Декса за воротник.
– Нам нужна еще соль!
– Она кончилась! Мы использовали все запасы, которые были на складах!
– Если наши люди будут убивать друг друга, мы не удержим ворота! – кричу я. – Мы потеряем город! Беги к Харперу. Скажи ему срочно перекрыть входы в туннели. Мы не можем позволить карконам добраться до нашего народа!
– А как же люди, которые только ждут эвакуации?
– Выполняй приказ!
– Сорокопут! – зовет меня еще один знакомый голос. Я вижу, что ко мне проталкивается Фарис. Внизу, у ворот, наши солдаты терзают друг друга, рвут на куски, сражаются всем, что попадается под руку. Кто-то из солдат на стене начинает бросать в них пригоршни соли, надеясь изгнать призраков из тел одержимых, но это не помогает.
Любая другая армия дрогнула бы и побежала со стен при таком зрелище. Снаружи атакуют карконы, внутри наши люди убивают друг друга. Но мои легионеры держатся.
– Сорокопут, – Фарис, задыхаясь, подбегает ко мне и пытается выровнять дыхание. – Повитуха, которую мы нашли взамен той, последней, мертва. Я только что нашел ее повешенной на балке ее собственного дома.
– Проклятье, так иди и найди другую.
– Других в городе нет.
– У меня сейчас нет на это времени!
– Ты не понимаешь, – Фарис бессильно сползает спиной по стене. Он в панике, руки дрожат, таким я его никогда не видела даже в пылу битвы. – Я побежал за повитухой, потому что время настало. У твоей сестры схватки, Сорокопут. Роды начались.
49: Лайя
Когда я прихожу в себя, Кухарка сперва отказывается со мной разговаривать. На ее лице написан ответ на незаданный вопрос, что случилось с детьми, которых я пыталась спасти. Но все-таки я спрашиваю вслух.
– Их убило взрывом, – отвечает она. – Они умерли быстро. – Ее золотистая кожа бледна, согнутые плечи и дрожащие руки напоминают мне о ее возрасте. – Тебя тоже едва не убило.
Я сажусь в кровати.
– Где мы?
– В старом квартале книжников-рабов, – отвечает она. – Он дальше от хаоса сражения, чем посольство Маринна, хотя и не намного. – Она промокает рану на моем лице влажной тканью, следя, чтобы ненароком не прикоснуться к коже. – Небеса, должно быть, очень любят тебя, девочка. Взрывом тебя отбросило на добрых тридцать футов – и прямо в мусорную кучу.
Голова моя болит, я пытаюсь что-то вспомнить. Небеса, должно быть, очень любят тебя.
Нет, небеса тут ни при чем. Я узнала этот голос и касание руки, очень сильной и слишком горячей.
Но для чего Князю Тьмы спасать мою жизнь? Зачем, если он прекрасно знает, что я собираюсь сделать? В тот миг, впрочем, я совсем не думала о своем плане. Только о том, как бы спасти детей. Неужели я как-то играю ему на руку?
Или здесь кроется что-то еще?
– Твои подвиги дорого нам обошлись, – говорит Кухарка, помешивая в горшке над огнем какое-то снадобье. – Ты знаешь, какой сегодня день?
Я открываю рот, чтобы ответить, но Кухарка опережает меня.
– Сегодня день Луны Урожая, – говорит она. – Мы потеряли свой шанс добраться до Кровавого Сорокопута. До завтра город падет. Силы меченосцев истощены, подкреплений не видно.
Она нюхает свой отвар и добавляет туда еще какую-то травку.
– Девочка, – говорит она и запинается, как будто ей трудно это выговорить. – Твой… дедушка учил тебя врачеванию?
– Да, где-то полтора года.
Она задумчиво кивает.
– И меня тоже, – говорит она. – Пока я не сбежала из дома, как последняя дура. Когда он познакомил тебя с Нелле, аптекаршей?
– Э-э… – я удивлена, что она знает про Нелле. Хотя нет, ничего странного. Я вспоминаю, что дедушка учил мою мать врачеванию с двенадцати до шестнадцати лет, пока она не покинула дом, чтобы присоединиться к Сопротивлению.
– В самом начале обучения, – отвечаю я. – Наверное, месяца через три.
Нелле научила меня варить десятки зелий и отваров из самых простых ингредиентов. Большинство ее снадобий было предназначено для женщин, чтобы облегчить боли лунного цикла или предотвратить зачатие.
Кухарка кивает.
– Я так и думала.
Она наливает свой отвар в маленькую бутылочку и плотно закрывает ее пробкой. Я думаю, что она собирается дать бутылочку мне, но вместо этого она поднимается на ноги.
– Смени себе повязки на ранах сама, – говорит она. – Все, что нужно, ты найдешь вон там. И не выходи из дома. Я скоро вернусь.
Когда она уходит, я старательно меняю повязки, но не могу перестать думать о взрыве. Я вспоминаю о том, как Князь Тьмы отбросил меня с пути снаряда, о братике и сестренке, которые теперь мертвы. Небеса, они же были такие маленькие! Девочке было на вид не больше десяти, а ее братику, Наджааму, лет семь. «Я обещала родителям… что я его спасу».
– Простите меня, – шепчу я.
Я ведь могла спасти их, если бы двигалась быстрее, или выбрала бы другой маршрут… Сколько еще детей книжников осталось в этом проклятом городе? У многих нет шансов выбраться из него… Сколько их еще погибнет вместе со своими хозяевами-меченосцами, если карконы возьмут Антиум? Я слышу в ушах голос Мусы: «Ты нужна нам как глас книжников, как меч и щит».
Хотя Кухарка и запретила мне выходить, я все же покидаю полуразрушенный домишко, в котором мы нашли убежище. Я выхожу на улицу, кривясь от боли, которую причиняет мне рана на лице.
Дом, в котором мы прячемся, выходит фасадом на площадь. На ней громоздятся кучи мусора и другие ветхие дома. На другой стороне площади несколько книжников копаются в еще дымящихся развалинах, стремясь помочь жителям, заваленным обломками.
Ритмично стучат шаги, их звук становится все громче.
