– …Эти люди жертвовали собой, чтобы спасти вас от карконов, Императрица. Умоляю, начните правление своего сына с деяния, достойного истинного Императора. Освободите рабов-книжников.
– Это не так просто, – я слышу низкий голос Фариса.
– В чем же тут сложность? – Чистый и сильный голос сестры заставляет меня распрямить плечи. Она всегда ненавидела рабство, как и наша мать. Но, в отличие от матери, ее планы куда более реалистичны. – Лайя из Серры говорит правду. От карконов, рыскавших по туннелям в поискам беглецов, нас спас отряд книжников. Книжники несли меня на руках, когда я была слишком слаба, чтобы идти. И именно книжница взяла у меня из рук Императора Закариаса и кормила его грудью, когда я потеряла сознание.
– Именно мы отыскали в туннелях съедобный мох, – слышится резкий голос Лайи, и я невольно стискиваю зубы. – Если бы не мы, все бы умерли от голода.
– Вы создали справедливый прецедент в пользу своего народа, – подтверждает Ливия таким спокойным голосом, что ее спокойствие передается мне. – Как регент Императора, я провозглашаю, что отныне каждый книжник, вышедший из города через туннели, является свободным гражданином Империи. Лейтенант Фарис, передайте этот приказ Отцам кланов Дельфиниума. Капитан Декс, позаботьтесь, чтобы ответ меченосцев оказался не слишком… эмоциональным.
Я наконец распахиваю дверь и вхожу в комнату. Ливия делает шаг навстречу, но останавливается в метре от меня, увидев мой предостерегающий взгляд. Я смотрю на крохотного темноволосого человечка, завернутого в пеленку и сладко спящего в кроватке.
– Как сильно он вырос, – говорю я, немало удивленная этим.
– Младенцы быстро растут, – улыбается Лайя. – А вот тебе еще рано подниматься с кровати, Кровавый Сорокопут.
Я отмахиваюсь от нее, однако присаживаюсь в кресло, когда моя сестра на этом настаивает.
– Ты видела Элиаса, Лайя? Ты… Говорила с ним?
Лицо ее слегка меняется, по нему пробегает тень боли. Эта боль мне хорошо знакома. Да, она, конечно же, говорила с ним. И видела, кем он сейчас стал.
– Да. Он возвратился в Лес. Я не пыталась больше искать его. Сначала я хотела убедиться, что вы все в порядке. И к тому же…
– К тому же ты была очень занята другими делами, – заканчиваю я за нее. – Ведь теперь твой народ выбрал тебя своей предводительницей.
Лицо ее выражает досаду, но она нехотя кивает.
– Да, надеюсь, это временно.
– А что известно о Князе Тьмы?
– Князя Тьмы со времен осады никто не видел, – отвечает она. – С тех пор прошло уже больше недели. Я ожидала, что он поспешит освободить своих сородичей. Однако… – Она видит по моему лицу, что я об этом думаю. Дождь уже превращается в ливень, струи сильно хлещут по оконным стеклам. – Однако ты ведь тоже это чувствуешь, правда? Что-то грядет.
– Что-то грядет, – соглашаюсь я. – Он хочет уничтожить народ книжников. А еще он планирует использовать для этого меченосцев.
Я не могу прочитать выражения лица Лайи.
– И ты позволишь, чтобы твой народ использовали?
Это неожиданный вопрос. Однако Ливия, похоже, вовсе не удивлена им, и у меня появляется ощущение, что они с Лайей уже неоднократно говорили на эту тему.
– Если твой план – посадить на трон племянника, – говорит Лайя, – тебе понадобятся союзники в битве с Комендантом. Сильные союзники. В одиночку вам не справиться.
– А если ты не хочешь, чтобы твой народ был уничтожен джиннами и меченосцами, – отвечаю я, – тебе тоже нужны союзники. Причем такие, которые хорошо знают тактику меченосцев.
Мы смотрим друг на друга, как две собаки, которые принюхиваются и никак не решаются подойти поближе.
– Пророк сказал мне кое-что важное незадолго до штурма, – наконец говорю я. – Это касается Князя Тьмы. «Истина о любом живом существе, человеке или джинне, заключена в его имени».
Лицо Лайи озаряет вспышка искреннего интереса.
– Как-то раз Кухарка сказала мне нечто похожее, – говорит она. – Она сказала, что если я узнаю историю Коменданта, я смогу уничтожить ее. И я знаю только одного человека, который может нам помочь.
– Нам?
– Помоги моему народу, Кровавый Сорокопут. – По лицу Лайи я вижу, как дорого ей стоит эта просьба. – И тогда я и мои союзники, мы поможем тебе отвоевать у врагов корону твоего племянника. Но только…
Она внезапно наклоняет голову набок и резко швыряет в меня кинжал, выхваченный из ножен.
– Что за дьявольщина? – Я молниеносно отбиваю клинок в сторону, перехватываю его и бросаю обратно в нее. – Как ты смеешь…
– Я собираюсь ковать серрийские клинки, – спокойно сообщает мне Лайя. – А потом я хочу научиться ими пользоваться. И если я стану союзницей меченосцев, то предпочла бы уметь сражаться, как меченосец.
Я смотрю на нее, приоткрыв рот, и не сразу замечаю легкую улыбку на лице Ливии. Лайя смотрит на спящего Закариаса, потом выглядывает в окно, и по ее лицу пробегает тень.
– Скажи, Кровавый Сорокопут, а ты могла бы научить меня хорошо стрелять из лука?
Передо мной вспыхивает воспоминание. Сильные руки Кухарки, натягивающие тетиву и посылающие стрелу за стрелой в бегущих на нас карконов.
«Я люблю тебя, Лайя», – так она сказала.
Я вспоминаю лицо Лайи, когда Кухарка кричала на нее, приказывая вести меня в пещеры пророков…
Еще более давние воспоминания: ярость Кухарки, говорящей, что она убьет меня, если я причиню вред Лайе…
А когда я исцеляла эту старую женщину, ее едва слышная песня каким-то образом напомнила мне о юной книжнице…
Наконец я все понимаю.
Это ее мать.
Я вспоминаю лицо собственной матери за несколько секунд до ее смерти. «Крепись, девочка моя», – были ее последние слова.
Будь проклят этот мир за то, что он делает с матерями! За то, что он делает с дочерьми… Будь проклят этот мир за то, что силу в нем мы можем обрести только через страдание и утраты. За то, что наши сердца снова и снова вырывают у нас из груди. Будь проклят этот мир, который вынуждает нас выживать!
Я наконец поднимаю глаза и встречаюсь взглядом с книжницей. Все это время она смотрела на меня. Мы обе молчим. Но в этот миг она видит мое сердце – а я вижу ее сердце.
– Ну, что ты решила? – Лайя из Серры протягивает мне руку.
И я пожимаю ее.
58: Ловец Душ
Обычно призрак не сразу начинает говорить о своем страдании. На это требуется несколько дней, а то и месяцев. Он тяжело переживает свою боль, каждое воспоминание, испытывает приступы гнева и тоски, но самое первое, что он чувствует при попадании сюда – это страх.
Большинство призраков покидает Земли Ожидания довольно быстро. Но в некоторых случаях, когда преступления умершего слишком велики, Маут не отпускает его, пока тот полностью не раскается во всех причиненных им страданиях, не прочувствует эту
