Аубарит снова начинает говорить.
– Бану…
– Молчать, – голос принадлежит мне, а вот интонации – совсем другие, жесткие и ледяные. Я узнаю этот голос внутри меня – голос Маски. Маски, которой, я думал, мне уже больше никогда не стать.
– Элиас! – Мама поражена моей грубостью. Она учила меня быть совсем другим. Но я разворачиваюсь к ней, и при виде моего лица, лица сына Керис Витурии, она отступает на шаг назад. Но потом овладевает собой. В конце концов, что бы ни случилось, она остается кеханни и не потерпит неуважительного обращения к себе, тем более от одного из ее детей.
Но Аубарит, чувствуя, какая буря сейчас бушует внутри меня, кладет руку на локоть Маме и отводит ее в сторону.
Долг прежде всего, вплоть до самой смерти – это девиз Блэклифа. Он возвращается, чтобы преследовать меня до самого конца. Долг прежде всего.
Я снова открываю свой разум Мауту, но на этот раз размышляю. Мне нужно остановить призраков, чтобы кочевники могли отправлять их дальше. Значит, я могу вернуться в Лес, к исполнению своего долга.
Я так отчаянно призываю магию, жажду ее отклика, прикосновения… И ответа на вопрос, что же мне делать.
Где-то рядом рыдает ребенок. Этот звук надрывает сердце. Я должен пойти к нему, посмотреть, что случилось. Но я игнорирую его плач. Притворяюсь, что я такой же, как Шэва. Холодный, бесчувственный, ставящий долг превыше всего. Я притворяюсь, что я – Маска.
И чувствую, как где-то в глубине Леса шевелится магия.
Любви здесь не место. Я повторяю эти слова про себя снова и снова. И в какой-то момент магия приходит, притягиваемая Маской внутри меня. Но она все еще не доверяет мне. Я призываю себе на помощь старую привычку терпеть, которую в Блэклифе вбила в меня Комендант. Я смотрю, выжидаю и остаюсь спокойным, как наемный убийца, следующий за жертвой по пятам.
Когда наконец магия входит в меня, я вцепляюсь в нее. Глаза Аубарит расширяются – очевидно, она почувствовала присутствие огромной силы.
Парадокс магии разрывает меня изнутри. Я нуждаюсь в ней, чтобы спасти народ, который люблю, но не могу заботиться об их спасении, чтобы иметь право владеть магией.
Любви здесь не место.
Магия заполняет меня целиком, открывает мое зрение, и я вижу то, что было скрыто. Черные сгустки теней лежат вокруг, выделяясь, как опухоли на теле. Гули. Я пинками отшвыриваю тех гулей, что поблизости, и они отбегают в сторону, но совсем не уходят. Особенно густо они собрались у шатров, куда Аубарит и другие факиры сложили зараженных странным недугом.
На меня накатывает облегчение. Решение оказалось проще, чем я думал, пока не видел гулей.
– Вам нужна соль, – говорю я Аубарит и Маме. – Люди, пораженные странной болезнью, окружены гулями, которые удерживают их души внутри тел. Обсыпьте солью тех, кто наверняка должен быть мертв. Гули ненавидят соль. Если прогоните этих мерзких тварей, души смогут отделиться от тел, и факиры снова смогут общаться с ними.
Аубарит и Мама не заставляют себя ждать и бегут искать соль, а также раздать указания своим соплеменникам. Когда кочевники начинают посыпать тела усопших солью, в воздухе слышится шипение и рычание гулей, хотя слышать его могу только я. Вместе с факирой я обхожу лагерь, и магия по-прежнему наполняет меня. Я хочу убедиться, что гули не просто ожидают, когда я наконец уйду, чтобы снова вцепиться в свою добычу.
Я уже совсем готов вернуться в Земли Ожидания, но тут крик, донесшийся издалека, останавливает меня. Афия подлетает ко мне на коне, натягивая поводья.
– Меченосцы послали легион, – говорит она. – Почти пять тысяч человек. Они идут на нас. И идут быстро.
О, проклятье! Именно в тот миг, когда моя тревога за кочевников вырастает до предела, магия Маута оставляет меня. Я чувствую себя совершенно пустым изнутри. Слабым.
– Когда меченосцы будут здесь, Афия? – спрашиваю я. Скажи же мне, что они хотя бы в нескольких днях пути. Может быть, если я очень сильно пожелаю, это окажется правдой. Скажи мне, что они все еще готовятся к нападению, чистят оружие, собирают отряды!
Голос Афии дрожит при ответе:
– Они будут здесь к рассвету.
Часть III
Антиум
31: Кровавый Сорокопут
Мы с Авитасом Харпером не тратим времени на еду. Мы не тратим времени и на сон. Пьем мы из походных фляжек, не слезая с седел, и останавливаемся только для того, чтобы на очередной станции курьерской связи сменить лошадей.
Я смогу исцелить свою сестру. Если только не опоздаю.
Трое суток в пути – и мы уже в Серре. Только тут я наконец останавливаюсь, вернее, меня силой стаскивает с коня Авитас. Сил сопротивляться нет, так ослабили меня голод и усталость.
– Руки прочь!
– Ты должна поесть. – Харпер не менее моего устал и раздражен, его светло-зеленые глаза горят гневом, когда он тащит меня к воротам казарм Черной Гвардии. – Ты должна отдохнуть. Иначе у твоей сестры – и у Империи – совсем не останется надежды, потому что не останется тебя.
– Хорошо, одна быстрая трапеза, – соглашаюсь я. – И два часа сна.
– Две трапезы и четыре часа сна, – возражает он. – Соглашайся или умирай.
– Ты просто не знаешь, что такое – иметь братьев и сестер, – рычу я. – По крайней мере таких, которые тебя знают и любят. А если бы у тебя были братья, и причина несчастий твоей семьи была бы не в тебе…
Мои глаза горят, словно засыпанные песком. Только попробуй меня утешать! Яростно думаю я. Только посмей.
Харпер смотрит на меня пару мгновений, потом отворачивается и отдает гвардейцу на часах приказ приготовить нам еду и комнаты. Когда он снова поворачивается ко мне, я уже привела свои чувства в порядок.
– Где ты предпочтешь спать – в казармах или в своем прежнем доме? – спрашивает Авитас.
– Мой дом там, где моя сестра, – отвечаю я. – Пока я до нее не доеду, мне трижды плевать, где я буду спать.
В какой-то момент я засыпаю прямо за столом, сидя на стуле. И просыпаюсь уже в середине ночи, потому что мне снится кошмар. Я обнаруживаю, что нахожусь у себя в комнате, в постели, и кто-то укрыл меня одеялом.
– Харпер, – зову я в темноту. Он появляется из ниоткуда в изножье моей кровати. И преклоняет колено. Его волосы в беспорядке, покрытое серебряной маской лицо беззащитно. Он кладет теплую руку мне на плечо и снова укладывает на подушку. Глаза его кажутся совсем прозрачными, полными усталости, заботы и чего-то еще, чему я не знаю названия. Я жду, что он уберет руку, но он не спешит ее убирать.
– Поспи еще, Сорокопут. Еще хоть немного.
* * *Через десять дней после отъезда из Серры мы наконец прибываем
