– Подробности, – приказываю я, хотя едва слушаю его. Мой мозг занят сразу десятком куда более важных задач.
Он отвечает не сразу. Я поднимаю на него глаза как раз вовремя, чтобы отметить беспокойный взгляд в сторону, прежде чем он начинает описывать стычки в обычной терминологии – сколько погибло наших, сколько убито врагов, сколько было нападавших…
– Капрал Фаврус, – я привыкла к более детальным отчетам. – Вы можете мне рассказать, какие оборонные меры были приняты, что оказалось эффективным, а что не сработало?
– Я не подумал, что это может быть важным, Сорокопут… Командир гарнизона сказал, что застрельщики не имеют значения…
– Все, что имеет отношение к нашим врагам, имеет значение, – отрезаю я. Мне ненавистна мысль, что придется доложить центуриону об оплошности этого парня, но он, в конце концов, Маска и Черный гвардеец. Он должен лучше знать свои обязанности. – Если мы чего-то не знаем о карконах, это может стать причиной нашего поражения. Скажем, мы все считали, что они мирно сидят вокруг костров и отправляют свои нечестивые обряды под руководством колдунов. А они в это время переживали голод и войны, которые вынудили их собрать огромный флот и отправиться опустошать наш главный портовой город.
Фарвус, ужасно бледный, коротко кивает.
– Прости, Сорокопут. Конечно. Я сейчас же отправлюсь уточнить детали о застрельщиках.
Я понимаю, что он просто мечтает уйти, но инстинкт велит мне задержать его. В нем есть что-то странное. Я достаточно времени пробыла Маской, чтобы научиться слушать свой внутренний голос, когда он меня о чем-то предупреждает.
Я внимательно оглядываю капрала, который остается каменно-неподвижным, только по вискам его катится пот. Странно, учитывая тот факт, что в моем кабинете достаточно прохладно.
– Свободен, – я машу рукой, позволяя ему идти и притворяясь, что не заметила его волнения. Я все еще размышляю о нем по дороге на тренировочный двор. Гвардейцы уступают мне дорогу, смотрят настороженно. Я выхватываю молот из перевязи и предлагаю кому-нибудь бросить мне вызов. Один из Масок – парень из патрицианской семьи, из клана Раллия, который служил здесь задолго до моего прибытия – принимает мой вызов, и я заставляю себя на время забыть о рапорте Фавруса. Пара хороших тренировочных боев, и, возможно, ответ сам придет ко мне.
Я так давно не тренировалась! Так что почти успела забыть, как прочищает мозги хороший бой, когда во всем мире остаешься только ты и твой противник. Я забыла, как приятно сражаться с теми, кто умеет это делать: с Масками, верными, искренними и хорошо обученными, закаленными уроками выживания в Блэклифе. Я быстро беру верх над патрицием и с удовольствием принимаю благодарность за хороший бой от побежденного. Через час на дворе собирается еще несколько человек – посмотреть, как мы тренируемся. Еще два противника, и больше никто не рискует бросить мне вызов.
Однако мне не дает покоя капрал Фаврус. Я все еще думаю о его странном поведении, когда ко мне через двор подходит гвардеец по имени Алистар. Это один из друзей Харпера, плебей, который прослужил здесь, в Антиуме, уже лет двенадцать. Хороший человек и верный, как говорит Декс.
– Алистар, – капитан останавливается передо мной, удивленный. Я еще никогда лично к нему не обращалась, он не знал, что мне известно его имя. – Ты знаешь капрала Фавруса?
– Конечно, Кровавый Сорокопут. Он новичок в Черной гвардии. Его перевели к нам из Серры. Тихий немногословный солдат.
– Проследи за ним, – приказываю я. – Я хочу знать о нем больше. Ни одна деталь не будет лишней. Особое внимание обрати на его связи с северными гарнизонами. Он упомянул тут карконских застрельщиков, но… – Я подозрительно качаю головой. – Я уверена, он чего-то не договаривает.
Алистар отбывает исполнять мой приказ, а я нахожу у себя в кабинете личное дело капрала Фавруса времен прошлого Кровавого Сорокопута. Меня удивляет факт, что, похоже, в лице капрала я нашла самого скучного солдата, когда-либо служившего в Черной гвардии. Сказать о нем решительно нечего. И тут моя дверь распахивается, и вваливается Сильвио Раллиус. Его темная кожа кажется серой от волнения.
– Кровавый Сорокопут, командир, – выдыхает он, – прошу тебя, скорее идем во дворец. Император – у него там что-то вроде припадка – он бился и кричал на кого-то, кого никто другой не может видеть. А потом он отправился в покои Императрицы.
Ливия! Я бросаюсь бежать, не тратя слов. Когда я добираюсь до покоев своей сестры, где в дверях стоит на страже Фарис, то едва могу дышать.
– Император там, внутри, – говорит Фарис сдавленным голосом. – Сорокопут, у него не припадок, он просто… просто…
– Ты на грани предательства, лейтенант Канделан, – обрываю его я. Небеса, он что, не знает, какое наказание полагается за подобные речи? Другие стражники могут его услышать, передать его слова врагам Маркуса. А еще во дворце есть рабы-книжники, которые могут быть подкуплены Комендантом… И что тогда будет с Ливией? – Все императоры порой бывают… слишком возбуждены. Ты просто не знаешь, какова тяжесть короны. И никогда не поймешь этого. Власть Императора – тяжкое бремя.
Небеса, что за чушь я несу! Но как Сорокопут я обязана всегда выступать на стороне Императора.
По крайней мере до тех пор, пока я его не убью.
Едва я вхожу, на меня обрушивается боль Ливии. Я чувствую ее страдание, ее горечь. А подо всем этим – биение быстрого маленького сердечка ребенка, который, к счастью, не знает, что за чудовище сидит рядом с кроватью его матери.
Лицо у моей сестры мертвенно-белое, она прижимает одну руку к животу. Маркус, вытянув ноги, сидит на кресле рядом с ней и ласково, как влюбленный, гладит ее по другой, свободной руке.
Но я тут же понимаю, почему рука Ливии выглядит так странно. Она лежит под неправильным углом, потому что Маркус только что сломал ее.
Император поднимает на меня свои желтые глаза.
– Давай-ка, исцели ее, Кровавый Сорокопут, – приглашает он. – Хочу посмотреть, как ты это делаешь.
Я не трачу времени на раздумья о том, как сильно я ненавижу этого человека. Просто быстро начинаю петь песнь Ливии, не в силах больше выносить ее боль. Ее кости соединяются, срастаются, снова становясь целыми и здоровыми.
– Интересный трюк, – мертвым голосом говорит Маркус. – А на тебе самой он сработает? Например, если я потребую дать мне твой боевой молот и переломаю тебе колени, ты сможешь сама себя исцелить?
– Нет, – спокойно отвечаю я, хотя внутри у меня все горит от омерзения. – Себя саму я исцелить не могу.
Он грустно качает головой.
– А если я переломаю колени ей, ты сможешь ее починить своей песней?
Я в ужасе смотрю на него.
– Отвечай мне на вопрос, Сорокопут. Иначе я сломаю ей и вторую руку.
– Да, – отвечаю я сквозь зубы. – Да, я смогу
