– Что я вижу? Возвращение блудного зятя, – зычный голос короля совсем не соответствует его хрупкой и больной внешности. – Я по тебе немного скучал, юноша. Скучал по твоему острому уму.
– А я – по вам, Ваше Величество, – искренне отвечает Муса. Он подчеркнуто не смотрит на Элейбу.
– Лайя из Серры, – наследная принцесса нарочито игнорирует своего мужа – о небеса, мужа! – Приветствую тебя в Адисе. Мы очень давно хотим с тобой встретиться.
Вы очень давно хотите меня убить, вот что ты имеешь в виду. Ведьма проклятая!
Должно быть, мое раздражение отражается у меня на лице, потому что Муса бросает на меня предостерегающий взгляд. А потом низко кланяется королю. Я повторяю его движение, хотя и нехотя. Складки у краев губ Никлы делаются еще глубже.
О небеса. Как мне говорить с королем? Я ведь никто. Как мне его хоть в чем-нибудь убедить?
Король жестом приказывает нам подняться.
– Я знал твоих родителей, Лайя из Серры, – говорит он. – Ты так же красива, как твой отец. Как говорится, «красива, как джинн». Но в нем не было огня, в отличие от Львицы, – Ирманд смотрит на меня с неподдельным интересом. – Ну же, дочь Мирры, ты хочешь что-то попросить у меня? В память твоей покойной матери, которая многие годы была моим другом и союзником, я выслушаю твою просьбу.
Принцесса Никла слегка кривится на словах «друг» и «союзник». Ее темные глаза блестят. Во мне вскипает гнев – я вспоминаю, какие слова она говорила о моей матери. Вспоминаю, что о ней говорили городские дети. Взгляд Никлы устремлен на меня, и в нем читается явный вызов. Что-то темное и колеблющееся возникает за ее спиной, у одной из розовых колонн. Это гуль.
Напоминание о тьме, с которой нам предстоит встретиться, заставляет меня распрямить плечи и смело взглянуть в лицо королю. Я – не никто. Я Лайя из Серры, и в этот момент я – голос своего народа. Другого голоса у них нет.
– Книжники ужасно страдают, Ваше Величество, – говорю я. – И вы можете положить конец их страданию.
Я рассказываю ему о пожаре в лагере беженцев, о потерях книжников. Я рассказываю о войне, которую Империя объявила против моего народа, о геноциде, устроенном Комендантом, об ужасах Кауфа. А потом, хотя Муса неоднократно просил меня этого не делать, говорю о Князе Тьмы. В этот миг своей жизни я – кеханни.
И я должна сделать так, чтобы в мою историю поверили.
Я не решаюсь взглянуть на Мусу. Он стиснул кулаки, костяшки пальцев побелели, взгляд устремлен на Никлу. Я была сосредоточена на короле и не видела, что вокруг принцессы сгущаются тени. Не видела, что эти тени одна за другой присасываются к ней, как пиявки.
Муса выглядит как человек, на чьих глазах мучают кого-то любимого… да он и есть такой человек. Я понимаю это сейчас.
– Помогите книжникам, Ваша милость, – говорю я. – Они страдают, в то время как могли бы жить спокойно. А еще – подготовьте ваши войска к обороне. Нанесет удар Князь Тьмы или нет, вы должны…
– Я должен? – Старик удивленно приподнимает брови. – Я – должен?
– Да, – выкрикиваю я. – Если вы хотите спасти свой народ, вы именно должны готовиться к войне.
Никла поднимается и делает шаг в мою сторону, положив руку на рукоять меча. Но потом овладевает собой.
– Не слушай эту дурочку, отец. Она – ничто. Просто девчонка, которая торгует байками.
– Не принижай меня, – я тоже делаю шаг вперед, и все плывет перед моими глазами: Элейба, извлекающая меч из ножен, напряженные стражники по сторонам трона, Муса, который что-то умоляюще шепчет у меня из-за спины. – Я – дочь Львицы! Я разрушила Блэклиф и спасла жизнь Элиаса Витуриуса. Я выжила после издевательств Коменданта Керис Витурии и после предательства сопротивленцев. Даже после предательства Князя Тьмы! Я прошла всю Империю и смогла войти в тюрьму Кауф, чтобы спасти своего брата и сотни других книжников. Я – не ничто! – Я смотрю королю в глаза. – Если вы не приготовитесь к войне, Ваша Милость, мы все погибнем, когда Князь Тьмы освободит джиннов.
– А как мы можем готовиться к войне без серрийской стали, а, Лайя из Серры? – ядовито спрашивает принцесса. – Мы знаем, что твой брат все еще жив. Конечно, Муса его наверняка спрятал, и он втайне кует оружие для вашего Сопротивления.
– Дарин из Серры готов ковать оружие для мореходов, – вмешивается в разговор Муса, и я удивляюсь, когда это Дарин успел ему это сообщить. – И обучать этому ваших кузнецов. Но только в том случае, если книжники и мореходы будут получать равное количество оружия, и если столько же кузнецов из книжников будут учиться вместе с вашими. Кроме того, книжникам, оставшимся без крова, будут предоставлены убежища в городе и работа за достойную плату.
– Все это ложь, – шипит Никла. – Отец, они пытаются тобой манипулировать. Единственное, что им нужно – это оружие для Сопротивления.
Мне очень хочется ответить на это обвинение, но я стараюсь игнорировать Никлу. Я должна убедить в своей правоте не ее, а короля.
– Ваше Величество, – говорю я. – Это очень хорошее предложение. Никто другой не сделает вам подобного. Меченосцы не станут вам помогать, а где вы еще возьмете серрийскую сталь?
Король внимательно смотрит на меня, в голосе его больше не слышится снисходительности.
– Ты храбрая, Лайя из Серры, раз смеешь говорить с королем таким тоном.
– Я не храбрая, – отвечаю я. – Просто я в отчаянии от страданий моего народа.
– Что же, девочка, я слышу в твоих словах истину. Но все же… – король оглядывается на свою дочь. В отсутствие гулей она выглядела величественной, даже красивой, но сейчас ее лицо злобно и безжалостно, губы бескровны, зрачки чрезмерно расширены.
Старый король качает головой.
– Возможно, ты говоришь правду. Но если мы вооружимся серрийской сталью, подготовим наш флот, всячески приготовимся к обороне, меченосцы могут объявить нам войну, решив, что мы планируем на них напасть.
– Меченосцы и так всегда готовы к войне, – говорю я. – Они не станут нападать на вас только по той причине, что вы будете подготовлены, как они.
Он вздыхает тяжелым старческим вздохом.
– Дитя, тебе известно о том, что мореходы вынуждены уже пять веков отплясывать под дудку Империи, которая то и дело теснит нас по границам, откусывая по кусочку наших земель? Ты знаешь, каким сложным стал наш танец, когда к нам потекли потоки книжников? Я стар. Моя смерть уже близка. Какое наследство я оставлю своей дочери? Десятки тысяч беженцев. Разрушенную Великую Библиотеку. Разделенный народ – половина хочет помогать книжникам, а другая половина мечтает, чтобы они наконец оставили нас в покое. Мы устали помогать им. И я сию минуту должен мобилизовать
