– Он – член моей семьи, – шепчу я. – Мой племянник. Я никогда не захочу от него избавиться.
Я тихо мурлычу себе под нос, ища верные ноты для его песни. Хочу ли я, чтобы он был похож на меня? Или на Элиаса? Уж точно я не хочу, чтобы мой племянник походил на Маркуса.
Я хочу, чтобы он был членом клана Аквилла, истинным меченосцем. Поэтому я пою песню моей сестры Ливии, запечатлеваю в нем ее доброту и смех, решительность и благоразумие моего отца, мудрость и острый ум матери. Впеваю в него и страстность Ханны.
Из качеств Маркуса я оставляю ребенку только одно – силу в бою, искусство битвы. Оно звучит как одно короткое слово, острое, сильное и чистое. Таким был бы Маркус, если бы мир не разрушил его и не превратил в чудовище. А Маркус не позволил бы миру себя разрушить.
Но все равно чего-то недостает. Я это чувствую. Этот ребенок однажды должен стать Императором. Ему нужны какие-то глубокие корни, нечто, что поддержит его, когда все остальное зашатается. Ему нужна любовь его народа.
Эта мысль зарождается в моей голове так естественно, словно всегда была там. Так что я пою в ребенка мою собственную любовь. Я научилась этой любви на улицах Навиума, в боях за мой народ, который сражался за меня, а также в госпитале, исцеляя детей и уча их не бояться врага.
Сердце ребенка начинает биться в унисон с моим. Тело его становится сильнее. Я чувствую, как он толкает ножкой мою сестру изнутри, и с огромным облегчением оставляю их обоих.
– Хорошая работа, Сорокопут, – одобрительно говорит Князь Тьмы. – Теперь она уснет. Тебе тоже нужно поспать, если не хочешь, чтобы исцеление совсем лишило тебя сил. Постарайся пока держаться подальше от раненых и больных, если можешь. Иначе твоя магия будет тянуть тебя им на помощь. Она будет требовать, чтобы ты ее слушалась, использовала, вкладывалась в нее. Но ты должна отвергать ее призывы, иначе она тебя очень быстро разрушит.
С этими словами он исчезает, тает в воздухе. А я смотрю на Ливви, которая спит мирным спокойным сном, и на щеках ее снова играет румянец. Я осторожно прикасаюсь к ее животу, словно меня притягивает таинство жизни, сокрытой внутри. Глаза мои наполняются слезами, когда я чувствую еще один толчок маленькой ножки.
Мне хочется заговорить с ребенком, но тут занавески за кроватью шелестят. Я тут же хватаюсь за рукоять боевого молота, который висит на перевязи у меня за спиной. Звук исходит откуда-то из коридора, соединяющего спальни Маркуса и Ливии. Внутри у меня все сжимается. Я ведь даже не подумала о том, чтобы проверить этот ход и поставить часовых. Сорокопут, какая же ты дура!
Через мгновение в комнату с улыбкой входит император Маркус.
Может быть, он не видел, как я исцеляла Ливию… Может, он ничего не знает… Ведь уже прошло несколько минут, он не мог стоять тут и смотреть все это время… Князь Тьмы знал бы, что он здесь, он предупредил бы меня…
Но потом я вспоминаю, что Маркус сумел скрыть слова Пророков от Князя Тьмы, который заглядывал в его разум. Может быть, он научился закрываться и от самого джинна.
– Оказывается, ты кое-что от меня скрывала, Сорокопут, – говорит Маркус, и его слова убивают мою надежду. Я не сумела спрятать от него свою магию. – Ты же знаешь, я не люблю, когда от меня скрывают что-то важное.
32: Лайя
Конечно, хранителем осколка Звезды должна была оказаться она. Кровавый Сорокопут. Не какой-нибудь мальчишка на конюшне или изнеженный придворный. Она не такой человек, у которого я могла бы просто украсть кольцо без долгих церемоний.
– Небеса, но как я могу забрать у нее кольцо? – Я в отчаянии меряю шагами внутренний двор кузницы. Ночь темна. Таурэ и Зелла сейчас в лагере беженцев, помогают людям, а мореходам и так достаточно проблем на сегодня, помимо несчастных книжников.
– Даже когда я невидима, я ей не противница, – говорю я. – Она же Маска, в конце концов! А если вокруг нее крутится Князь Тьмы, моя невидимость и вовсе гроша не стоит. Путь к Навиуму займет у меня два месяца. А Луна Урожая грядет всего через семь недель!
– Она сейчас не в Навиуме, – сообщает мне Муса. – Она уехала в Антиум. Можно попробовать подослать кого-то из наших людей украсть кольцо. Там много наших.
– Лучше подошли фей, – предлагает Дарин. – Они, случаем, не могли бы…
Ответом нам служит яростный щебет.
– Нет, – переводит Муса. – Никто из фей не может прикоснуться к осколку Звезды. Их страх перед Князем Тьмы слишком велик.
– В любом случае перечитай это еще раз, – я киваю Мусе на раскрытую книгу. – «Только призрак сможет уцелеть посреди побоища. Наследница Львицы да завладеет гордостью Мясника, тогда гордость истает как дым». Наследница моей матери – это я, Муса. Поэтому ты избрал меня для своей цели. И я же – призрак. Знаешь ли ты кого-нибудь еще, кто умеет становиться невидимым?
– Если ты и есть Призрак, – возражает Муса, – как насчет того, что ты должна пасть?
Конечно, я не забыла.
«Жена-призрак падет, плоть Призрака иссохнет».
– Это не имеет значения, – говорю я. – Ты готов рискнуть судьбой всего мира, чтобы узнать, что это значит?
– Возможно, я не готов рисковать твоей судьбой, аапан, – отвечает Муса. – Лагерь беженцев – это просто ужас. Почти десять тысяч человек осталось без крова, еще тысяча раненых. Ты нужна нам как глас книжников, как щит и меч. И еще сильнее ты нужна нам, если план Князя Тьмы сработает. Если ты позволишь себя убить, то очень меня подведешь.
– Ты же знал, что делал, когда заключал со мной сделку, – отвечаю я. – Помнишь условия? Ты помогаешь мне найти последний фрагмент Звезды и низвергнуть Князя Тьмы, а когда я возвращаюсь, то возглавляю Сопротивление на севере. Кроме того, если все пойдет по плану, Князь Тьмы не победит.
– Но меченосцы все равно нападут на нас. Возможно, не прямо сейчас, но рано или поздно – непременно. Комендант уже пыталась захватить военный флот меченосцев, а заодно и карконский. Ей это не удалось. Корабли были нужны Керис для нападения на мореходов. Свободные Земли должны быть готовы к войне. А книжникам нужен кто-то, обладающий властью, чтобы говорить от их имени, когда придет решающий день.
– Это не будет иметь
