Вернувшись на прежнее место, Дмитрий громко крикнул:
– Это бояре. Главный среди них Борис Годунов, вот он, самый здоровенный. Я же царь, могу делать, что хочу. И сделаю. – Дмитрий подошел к снеговикам и стал рубить их саблей.
Начал он с большого, раскромсал на куски всех трех, остановившись, обернулся к притихшей толпе и заявил:
– Так вот будет с боярами, когда я стану царствовать.
К мальчикам подошел Осип Волохов, сын Василисы, мамки царевича, и спросил:
– Что, Дмитрий, вот так всех бояр и изрубишь?
– Изрублю!
– Это ты сейчас такой смелый. Крушить снеговиков большой отваги не надо.
Дмитрий сжал рукоятку сабли.
– Зачем так говоришь, Осип? Может, хочешь проверить, хватит ли у меня отваги срубить твою голову?
Волохов побледнел. Василиса бросилась было к мальчишкам, но ее остановил Михаил Федорович:
– Не лезь, хуже сделаешь. Я успокою Дмитрия. – Он направился к царевичу.
Тот видел, как струсил Осип, и распалялся все больше.
– Что молчишь? Я же могу только снеговиков рубить?!
– Убери саблю, Дмитрий. Извини. Я сказал, не подумавши.
– Нет, Осип, ты думал, что говорить. Унизить меня захотел, опозорить перед товарищами?
– Но я тоже твой товарищ.
– Ты не товарищ. Я мамке скажу, чтобы больше не пускала тебя во двор.
– Но почему, Дмитрий? Я же извинился.
– Уходи, иначе порублю! Да сначала поклонись, как положено.
Но тут Волохов уперся.
– А вот не поклонюсь и не уйду. Ты еще никто, и никому не ведомо, станешь ли государем. Без тебя есть кому на Москве править.
Дмитрий побагровел, губы его сжались в нить.
– Вот как! Ну, получай, собака! – Царевич поднял саблю.
Тут-то и подоспел Михаил Федорович.
Он перехватил руку племянника, забрал саблю и крикнул Волохову:
– Пошел отсель, да быстро! – Дядя обнял царевича. – Ты что, Дмитрий? Разве можно так?
– А как можно, когда надо тобой открыто изгаляются? И кто? Холоп какой-то.
– Но ты же играл с ним, дружил. Неужто и на самом деле рубанул бы?
– Да.
– Нельзя так, Дмитрий!
Коренев повернулся к куму.
– Слыхал, Федор!
– Не глухой и не слепой.
– А царевич-то в отца пошел. Как он снеговых бояр порубал! Едва Осипа не убил за то, что тот супротив него пошел. А речи-то какие говорил, хоть и мал еще. Настоящий царь растет. Как отец Иван Васильевич править будет.
– Теперь понял, почему его боятся на Москве?
– Теперь понял. Скажу честно, сам струхнул малость. Ведь малец еще, а как грозен!
– Так сын Грозного, оттого и сам таков. Погоди!.. А что это с ним?
Дмитрий в это время вдруг сильно закричал, отпихнул Михаила Федоровича. Лицо его перекосила гримаса, оно посинело. Крик оборвался хрипом, пальцы скрючились и застыли. Потом он рухнул на снег и забился в судорогах.
Все, кто это видел, ахнули.
Михаил Федорович и женщины из прислуги бросились к Дмитрию. Мальчишки разбежались.
Стража накинулась на зевак.
– Пошли, пошли со двора! Быстро!
Табанов потащил за собой Коренева.
– Чего это с ним, Федя? – спросил Еремей.
– Не видишь, что ли? Падучая свалила.
– А от нее помереть можно?
– Я знаю?
– Да, прогулялись, насмотрелись, наслушались. Теперь просто грех не выпить.
– Так идем.
– У меня самого все тело дрожит.
– Не у тебя одного.
– А эта падучая, она не заразная?
– Нет. Идем, Ерема.
– Слава богу. Ты как хочешь, а я больше не ходок сюда.
– Испугался?
– Испугаешься тут. А ведь малец еще, девятый годок всего.
– Иван Васильевич в тринадцать лет уже думу Боярскую разогнал да приказал казнить князя Шуйского.
– Про то слыхал, но думал, врут люди.
Кумовья вышли из Кремля, прошли до единственного в Угличе кабака, взяли медовухи. Выпили.
– Не могу успокоиться, – проговорил Еремей.
– Что так?
– Теперь Осипу Волохову в Кремль дорога закрыта. Глядишь, Мария Федоровна и Василису погонит. Если бы не Осип, то, может, и с царевичем ничего не было бы.
– Его падучая хворь не впервой бьет. Я с лекарем Гордеем надысь встречался. У него пятый внук народился. Позвал отметить. Посидели чин по чину. Я знал про хворь царевича и спросил у Гордея про нее. Он, сам знаешь, в своем деле человек известный, сказал, что немочь эта валит приступами, и человек потом ничего не помнит. А перед приступом он нередко начинает бояться всего, прятаться от мнимой угрозы либо напротив – злобствовать. Видения у них появляются разные. Вот сейчас все так и было. Дмитрий сперва прыгал, распоряжался, а позже в снеговиках бояр увидел, от которых на Москве лишения терпел. А может, кого из местных. Вот и порубил. Потом почуял угрозу в Осипе, да тот еще и подначил его. Он и зарубил бы дружка своего, потому как не понимал, что делает, а после и сам не поверил бы в это.
Кумовья выпили еще и пошли каждый к себе, делиться с женами и соседями виденным в Кремле.
Бессознательного Дмитрия слуги занесли в покои. Доктор немец Ганс Стубе служил Марии Федоровне еще при Иване Грозном и хорошо знал о болезни царевича. Он тут же велел положить его на постель, повернул голову набок, вставил в рот инструмент, похожий на палец, только плоский, вытер чистым полотенцем пот с лица, пену, застывшую на подбородке. Судороги прекратились, вспотевшее тело расслабилось. Вскоре царевич открыл глаза.
– Вот и все! – Стубе поднялся, вытер руки тем же полотенцем. – Поверни голову, царевич, да открой рот.
Дмитрий подчинился.
Доктор осмотрел полость рта.
– Язык не покусан, как в прошлый раз. Это хорошо. Закрой рот. Голова болит?
– Да.
Стубе повернулся к Марии Федоровне, которая всегда находилась у постели сына во время припадков.
– Прикажи, царица, намочить полотенце и положить его на лоб царевичу. Да пусть воды принесут пилюлю запить.
Мария Федоровна передала приказ Волоховой и гневно взглянула на нее. Брат уже доложил ей о ссоре царевича с Осипом.
Стубе тем временем достал из своей сумки пузырек с пилюлями.
Волохова принесла мокрое полотенце, чашу с водой.
Мария Федоровна положила полотенце на лоб сына.
Дмитрий принял пилюлю, поданную ему доктором, запил ее водой.
Стубе спросил его:
– Легче стало, Дмитрий?
– Да, только в глазах мухи.
– Пройдет. Ты поспи. Как проснешься, хвори и след, как говорится, простыл.
– Да. У меня глаза закрываются.
– Поспи, сынок, а я посижу возле тебя, – сказала Мария Федоровна и махнула рукой, приказывая всем покинуть покои.
Когда сын уснул, вдовствующая царица прошла в палату, где обычно встречала посланцев из столицы и местную знать.
Представитель Москвы ждал ее.
Мария Федоровна прошагала мимо него, села в кресло, стоявшее меж двух окон, и только после этого соизволила посмотреть на посланца.
– Дьяк Михаил Битяговский, – представился тот. – Прибыл в Углич для ведения дел, порученных мне высочайшим повелением. Вот грамота царя Федора Ивановича. – Битяговский подошел к вдовствующей царице, протянул ей свиток.
Мария Федоровна схватила его и отбросила в сторону.
– По велению царя, говоришь, прибыл, Михайло Битяговский?
– Не след так обращаться с царской грамотой.
Царица повысила голос:
– Поучи еще меня. И отвечай на вопрос!
Битяговский был по натуре вспыльчив, но
