У него вдруг возникло ощущение совершенно непредвиденного поражения. С трудом он ответил:
– Очень польщен. Браганза, я действительно очень польщен. Вижу, что Демпси смог объединить нас. Теперь мы или выстоим, или рухнем вместе. Но я всегда был одиночкой. Пользуясь всеми средствами, что можно купить, я позабочусь о себе сам. У меня нет целей, кроме прибыли. Прежде всего, я бизнесмен.
– Хватит! – Помрачневший Браганза начал зло и суетливо расхаживать по комнате. – Это проблема планетарного масштаба. Настают времена, когда вы не можете себе позволить быть просто бизнесменом.
– Я с вами совершенно не согласен. Не могу даже представить себе такие времена.
Браганза фыркнул:
– Вы не можете остаться бизнесменом, если вас разрежет на куски толпа яростных фашистов. Вы не можете оставаться бизнесменом, когда умы людей настолько податливы, что люди готовы начать голодать по команде своего лидера. Вы не можете остаться бизнесменом, мой подхалимистый, стяжательный друг, если спрос настолько контролируемый, что перестает существовать.
– Это невозможно, – Хебстер вскочил на ноги. К его удивлению он понял, что его голос начинает звучать на грани истерики. – Спрос есть всегда. Всегда! Фокус в том, чтобы узнать, какую форму он принял на этот раз, и удовлетворить его!
– Извините. Не хотел издеваться над вашей религией.
Хебстер глубоко вдохнул и медленно опустился на стул. Он практически чувствовал, как дрожат его красные кровяные тельца.
«Успокойся, – предупредил он себя. – Все хорошо! Этого человека нужно привлечь на свою сторону, а не делать его своим врагом. Они меняют правила игры на рынке, Хебстер, и тебе нужны все друзья, которых можно купить. Деньги этому парню не нужны. Но есть другие ценности…»
– Послушайте, Браганза. Мы на пороге больших психосоциальных потрясений, происходящих, когда очень развитая цивилизация сталкивается с относительно варварской. Вы знаете о «Теории огненной воды» профессора Клаймбокера?
– Это та, по которой логика пришельцев действует на наши умы таким же образом, как виски – на североамериканских индейцев? А первяки, которые являются нашими лучшими умами, сравниваются с теми индейцами, что симпатизировали цивилизации белых людей? Да. Довольно сильная аналогия. Ее можно распространить и на тех индейцев, которые обпивались алкоголем и валялись мертвецки пьяными на улицах пограничных городов, создавая иллюзию вероломных, ленивых, готовых убить за выпивку аборигенов. И этих индейцев так ненавидели их соплеменники, что те боялись и носа показать у себя дома, чтобы им не перерезали там глотки. Я всегда думал…
– Единственное, что я готов обсуждать, – прервал его Хебстер, – это концепция огненной воды. В индейских поселениях все больше и больше людей убеждалось, что огненная вода и ненасытная цивилизация бледнолицых – это синонимы и что нужно восстать и кровью вернуть свою землю, убивая, как и пьяных изменников, попадавшихся на пути. Эту группу можно смело сравнить с «Человечеством превыше всего». Затем там было меньшинство, которое признавало превосходство белых людей не только по количеству, но и по оружию и которое отчаянно пыталось найти способ встроить свою цивилизацию в цивилизацию белых людей – без выпивки, конечно. Это и есть «Объединенное человечество». Наконец, там был и мой тип индейцев.
Браганза свел свои густые брови и придвинулся к краю стола.
– Неужели? – спросил он. – И каким же это типом индейцев являетесь вы, Хебстер?
– Тем, кто сохранил достаточно рассудка, чтобы понять, что бледнолицый вовсе не заинтересован в том, чтобы спасти индейцев от медленного и болезненного культурного малокровия. А еще тем типом индейца, инстинкты которого достаточно рациональны, так что он не боится до смерти таких инноваций, как огненная вода, поэтому он просто не будет касаться этой штуки, чтобы не попасть под влияния зеленого змия. А еще тем типом…
– Да? Продолжайте!
– Тем типом, который просто очарован странным прозрачным сосудом, в котором привозят огненную воду! Подумайте только, как завидовал индейский гончар, разглядывая бутылку виски – то, что совершенно выходило за пределы его ремесла, с таким трудом освоенного. Можно предположить, насколько он ненавидел, презирал и ужасно боялся сильно пахнущей янтарной жидкости, которая сбивала с ног самых дюжих воинов, но как хотел получить в свои руки эту бутылку без ее содержимого? Именно так я и ощущаю себя, Браганза. Индейцем, чье любопытство ярким пламенем пробивается через мрак истеричной политики кланов и неприязни к чужакам. Я хочу этот новый тип контейнера, который нужно как-то отделить от огненной воды.
Большие темные глаза смотрели на него, не мигая. Браганза рукой пригладил и подкрутил оба длинных, уходящих практически в бесконечность кончика своих усов. Шли минуты.
– Итак. Хебстер – благородный дикарь нашей цивилизации, – выдавил из себя наконец представитель Специальной комиссии. – Звучит логично. Но как это вписывается в нашу общую проблему?
– Я уже говорил вам, – устало сказал Хебстер, ударяя поручень скамьи ладонью, – что мне совершенно нет дела до общей проблемы.
– И вам нужна только бутылка. Я понял. Но вы не гончар, Хебстер. У вас нет и толики любопытства ремесленника. Вся это историческая романтика, которую вы тут только что изложили… Вам нет дела, если наш мир сварится в собственном соку. Вам нужна только прибыль.
– Я и не говорил, что страдаю альтруизмом. Пусть общую проблему решают те люди, которые умеют оперировать комплексными задачами, вроде Клаймбокера.
– Думаете, что это смогут сделать люди вроде Клаймбокера?
– Я практически уверен, что смогут. И в этом была наша ошибка с самого начала – мы пытались совершить прорыв, привлекая историков и психологов. А они очень ограничены тем, что всю жизнь изучали людские сообщества… Это, конечно, мое личное мнение, но я всегда считал, что занятие наукой интересует только тех, кто пережил серьезные психологические потрясения. Хоть они и могут понять себя и адаптироваться под общество, становясь похожими на тех, у кого проблем изначально меньше; но в целом, я считаю, они все же слишком неустойчивы для такого ответственного и сложного занятия, как установление контакта с пришельцами. Их внутренние колебания, так или иначе, приведут к тому, что они станут первяками.
Браганза почмокал губами и начал рассматривать стену за Хебстером.
– И все это, как вы считаете, совершенно неприменимо к Клаймбокеру?
– Нет, не применимо к профессору филологии. У него нет никаких склонностей, никаких интеллектуальных предпосылок к личной или групповой неуравновешенности. Клаймбокер – лингвист-компаративист, технолог по своей сути, специалист по основам коммуникаций. Я посещал его в университете и наблюдал за его работой. Его подход к проблеме совершенно не выходит за пределы его
