– И ты думаешь, что это компенсирует семь лет каторги?
Ирв умоляюще поднял трясущиеся руки.
– Нет, Ник, конечно, нет. Их ничто не компенсирует. Но послушай, Ник. Я готов дать сорок пять про…
Крэндол выключил телевизор. Некоторое время он продолжал сидеть, потом вскочил и начал расхаживать по комнате. Он остановился и осмотрел свои бластеры – купленный утром и брошенный Дэном. Достал свидетельство об освобождении и внимательно прочел его. Потом снова сунул в карман туники.
Позвонив дежурной, он заказал межконтинентальный разговор.
– Хорошо, сэр. Но вас хочет видеть один джентльмен. Мистер Отто Хенк, сэр.
– Пошлите его сюда. И включите мой экран, как только нас соединят, мисс.
Через несколько минут к нему в номер вошел Отто-Блотто. Он был пьян, но, как обычно в таких случаях, внешне это у него не проявлялось.
– Как ты думаешь, Ник, как ты думаешь, что, черт возьми…
– Ш-ш-ш! – перебил его Крэндол. – Меня соединили.
Телевизионистка где-то в Гималаях сказала:
– Говорите, Нью-Йорк.
И на экране появился Фредерик Стоддард Стефансон. Он постарел гораздо больше всех тех, кого Крэндол успел увидеть в этот день. Впрочем, это еще ни о чем не говорило: когда Стефансон разрабатывал сложную операцию, он всегда казался постаревшим.
Стефансон ничего не сказал. Он только смотрел на Крэндола, крепко сжав губы. Позади него виднелся зал охотничьего домика – точь-в-точь такой, каким подобные залы подчас рисуются воображению телевизионных режиссеров.
– Ну ладно, Фредди, – заговорил Крэндол. – Я долго тебя не задержу. Можешь отозвать своих псов и не стараться больше убить меня или искалечить. Я на тебя теперь даже не зол.
– Даже не зол… – Стефансон с трудом обрел привычное железное самообладание. – А почему?
– Потому что… ну, тут много причин. Потому что теперь, когда мне осталось только убить тебя, твоя смерть не подарит мне семи лет адской радости. И потому, что ты не сделал мне ничего такого, чего не делали все остальные – кто что мог и, вероятно, со дня моего появления на свет. Очевидно, я простофиля от рождения. Так уж я создан. И ты просто этим воспользовался.
Стефансон наклонился, вперил в его лицо внимательный взгляд, потом перевел дух и облегченно скрестил руки на груди.
– Пожалуй, ты говоришь искренне.
– Конечно, я говорю искренне. Видишь? – он показал на два бластера. – Сегодня я их выброшу. С этих пор я не буду носить никакого оружия. Я не хочу, чтобы от меня хоть как-то зависела чья-то жизнь.
Стефансон задумчиво поковырял под ногтем большого пальца.
– Вот что, – сказал он. – Если ты говоришь серьезно – а по-моему, это так и есть, – то, может быть, мы что-нибудь придумаем. Например, будем выплачивать тебе какую-то долю прибыли. Там поглядим.
– Хотя это не принесет тебе никакой выгоды? – с удивлением спросил Крэндол. – Почему же ты раньше мне ничего не предлагал?
– Потому что я не люблю, чтобы меня принуждали. До сих пор я противопоставлял силу силе.
Крэндол взвесил этот ответ.
– Не понимаю. Но, наверное, ты так создан. Что ж, как ты сказал – там поглядим.
Когда он наконец повернулся к Хенку, Отто-Блотто все еще растерянно покачивал головой, занятый только собственной неудачей.
– Представляешь, Ник? Эльза месяц назад отправилась в увеселительную поездку на Луну. Кислородный шланг в ее костюме засорился, и она умерла от удушья, прежде чем ей успели помочь. Черт-те что, Ник, верно? За месяц до моего срока! Не могла подождать какой-то паршивый месяц! Она хохотала надо мной, когда помирала. Это уж как пить дать!
Крэндол обнял его за плечи.
– Пойдем погуляем, Отто-Блотто. Нам обоим будет полезно проветриться.
«Странно, как право на убийство действует на людей, – думал он, – Полли поступила на свой манер, а Дэн – на свой. Старина Ирв отчаянно вымаливал себе жизнь – и старался не переплатить. Мистер Эдвард Болласк и девица в ресторане…
И только Фредди Стефансон, единственная намеченная жертва, только он не пожелал просить».
Просить он не пожелал, но на милостыню расщедрился. Способен ли он принять от Стефансона то, что, в сущности, будет подачкой? Крэндол пожал плечами. Кто знает, на что способен он сам или любой другой человек?
– Что же нам теперь делать, Ник? – обиженно спросил Отто-Блотто, когда они вышли из отеля. – Нет, ты мне ответь: что нам теперь делать?
– Я, во всяком случае, сделаю вот что, – ответил Крэндол, беря в каждую руку по бластеру, – Только это, и ничего больше.
Он по очереди швырнул сверкающие бластеры в стеклянную дверь роскошного вестибюля «Козерог-Ритца». Раздался звон, затем снова звон. Стена рухнула, расколовшись на длинные кривые кинжалы. Люди в вестибюле оборачивались, выпучив глаза.
К Крэндолу подскочил полицейский. Бляха на его металлической форме отчаянно дребезжала.
– Я видел! Я видел, как ты это сделал! – кричал он, хватая Крэндола. – Ты получишь за это тридцать суток!
– Да неужто? – сказал Крэндол. – Тридцать суток? – Он вытащил из кармана свое свидетельство об освобождении и протянул его полицейскому. – Вот что, уважаемый блюститель порядка. Сделайте-ка в этой бумажке надлежащее число проколов или оторвите купон соответствующих размеров. Либо так, либо эдак. А можете и так и эдак. Как вам больше нравится.
ПОСЛЕСЛОВИЕМой приятель Калдер Виллинхэм подвергся нападению двух хулиганов однажды ночью на Гринвич-Виллидж, когда шел от своего дома, расположенного на на Перри-стрит к моему на Джейн-стрит. Они подбежали к нему, когда он сворачивал за угол, один из них ухватил его за левый рукав пальто и, как Калдер описывал это, «водил меня как чертову рыбину». Ему удалось вырваться, и даже остаться при пальто, но рукав достался хулигану. В этот момент вниз по улице спускался отчаянно сигналящий автиомобиль с горящими фарами. Хулиганы сбежали.
Калдер позвонил в мою дверь и поднялся по лестнице, разумеется, донельзя расстроенный. Мы с прискорбием обследовали пальто в том месте, где был оборван рукав. Калдер сказал, что его волнует не то, что пальто было дорогим, а то, что он никогда больше не будет чувствовать себя беззаботно, прогуливаясь по Виллидж. «Это разновидность вытрепывания нервов, – сказал он. – И наихудшее в этом гнилом бандитизме – не то, что они делают с тобой прямо сейчас, а то, что они творят с тобой в будущем, когда рядом даже никого нет!»
После партии в шахматы я предложил проводить его до дома, но мой друг отказался. «Не хочу, чтобы эти ублюдки изменили мою жизнь», – сказал он и ушел.
Действительно, чего уж проще! Я сел за пишущую машинку и, не держа в голове ничего кроме этой мысли, немедленно начал печатать «Срок авансом» так, как если бы я планировал его несколько дней. Я набивал текст со всеми социальными
