– Кроме самого дорогого.
Марат Петрович развёл руками и молча уставился за горизонт.
– Куда исчез Антон?
– Он больше не часть города.
– А часть чего?
– Я не знаю. Я отвечаю только за город.
– Отлично. Поговорим о городе. Роза Алимовна не видела детей, а они – мать. Иванна не видит деда с бабушкой, а они – её! Почему?
Марат Петрович пожал плечами.
– Так устроен город. Более того, так устроены его жители. Иначе бы здесь не жили. Но у вас есть…
– Забирайте всё! Слышите – всё. Я никогда не притронусь к фотоаппарату. Я готова голодать и ночевать в канаве. Но я! Хочу! Видеть! Игоря!
Марат Петрович покачал головой.
– Вы не поняли. Я не могу вам запретить видеть его. Равно как и разрешить.
– Тогда кто может? – прошептала Мирослава.
– Только вы, – также тихо ответил он.
Мирослава пару мгновений смотрела на него, а затем опрометью бросилась прочь.
Она бежала всю дорогу и остановилась перед кафе «Горький шоколад», едва дыша. И несколько долгих секунд стояла, успокаивая сердцебиение и рассматривая кафе, как в первый раз. Такое родное, такое знакомое. Они с Игорем мечтали о нём. Да что там мечтали – планировали построить при первой возможности именно такое кафе. Двухэтажное, под старину, с винтовой лестницей и непременно с густой зеленью вокруг. И с котом. В кафе обязательно должен был жить кот. А лучше – двое.
Она забыла об этом, едва попала сюда.
А Игорь помнил. Он построил кафе для них, включил для неё маяк в этом мире.
А она не заметила. Не узнала.
Мирослава вздохнула и вошла в кафе. Бросилась к барной стойке. Пусто. Как всегда – пусто. Сколько бы она сюда ни приходила, видела только официанту, Арину. Иногда мелькал повар. И никого больше. А ведь должен быть хозяин! Она заглянула за стойку, осмотрелась по сторонам. Даже Арины нет… Хватит! Больше она на здешние фокусы не купится.
– Игорь, – позвала она. – Игорь! – грохнула кулаком по барной стойке. – Я знаю, ты здесь! Игорь! Ответь мне! Немедленно!
– Я тут, – раздался сзади тихий голос.
Она резко обернулась.
Игорь стоял на лестнице в фартуке и с подносом грязной посуды в руках.
– Я отпустил Аришку сегодня, и поэтому сам… – он кивнул на посуду и тут же быстро поставил поднос на ступеньку. – О боже, Мирослава!
Он скатился вниз, сдавил её в объятьях.
– Ты построил его. Ты построил наше кафе, – только и смогла выдавить она.
– Да, – он слегка отстранился. – И как тебе?
– Котов не хватает, – засмеялась она сквозь слёзы. – Это не сон? Ты больше не исчезнешь?
– Я? Никогда.
Она снова прижалась к нему.
– Я нашла тебя. Нашла.
– Да, – он поцеловал её в макушку.
– Мы должны уехать отсюда. Из этого ужасного места.
– Да. На поезде. Говорят, они приходят ночью. Уедем немедленно. Сегодня же.
– А как же твоё кафе?
– Мы построим новое. Где бы ни оказались. Вместе.
– Построим. Вместе.
Они больше не расставались ни на миг.
Сначала заскочили к Игорю, покидали в рюкзак лишь самое необходимое, потом – к Мирославе, сделав то же самое и прихватив орхидею с кольцом. А потом – на вокзал.
До наступления ночи оставались ещё долгие часы, но им не хотелось даже шагу ступать в город. Казалось, сделают это – и тут же потеряют нечто важное. Потеряют друг друга. Зал ожидания был как никогда безлюдным. Даже девушка в окошке куда-то делась. И только воробьи слетались и слетались к вокзалу. Они сидели у входа, на земле, на деревьях напротив, прыгали по окнам, проникали внутрь и пищали на спинках кресел.
Начало темнеть, а они всё слетались. Чем сильнее сгущались сумерки, тем больше становилось воробьёв. Не иначе, как слетелись со всего города.
Мирослава с Игорем вышли на платформу. Прыгающие комочки и здесь заполонили всё, чирикали даже на скамейке, где устроились пара людей, обретших друг друга.
Послышались шаги – к ним, переступая воробьёв, шёл Марат Петрович. Игорь встал со скамейки и прикрыл собой Мирославу.
– Вы справились быстрее многих. Обычно у людей уходят на поиски десятилетия.
Мирослава содрогнулась – десятилетия жить без Игоря, чувствуя, что он где-то рядом, веря и не веря в это… Она тоже вскочила на ноги.
– Вы здесь, чтобы остановить нас?
– Я же вам говорил: это не в моих силах. Нельзя запереть в городе того, кто больше не является его частью. Я здесь, чтобы попрощаться. И прощаюсь я не с каждым!
– Очень приятно, – проговорил Игорь, беря Мирославу за руку.
– Да, – кивнула она. – Приятнее некуда. Вы, это… за пальто извините.
Служитель города дёрнул бровями, изображая непонимание.
– Но вы ведь не хотели нашей встречи, – не удержался Игорь. – Вы были против кафе и не только…
Марат Петрович вытянул руку, и на неё тут же уселся воробей. Радостно чирикнул.
– Знаете, в мифологии многих народов воробьи считаются символом верности, – он погладил птичку по клюву. – Они – из тех птиц, что создают пары раз и навсегда. А ещё – всегда возвращаются в родной дом, где бы ни летали.
Он помолчал.
– Как служитель города, я призван хранить его целостность и гармонию. А они нарушаются каждый раз, когда кто-то выпадает из общей картины. Приходится затыкать дыры, настраивать всё заново, искать место для человека и человека – для места… А это, знаете ли, бывает непросто. Но кто я такой, чтобы спорить с ними? – он кивнул на птицу, и воробей, расправив крылья, взмыл в небо.
На горизонте показался поезд.
Осень-зима, 2017
Далия Трускиновская. Сын
Мне редко хочется убивать людей. Очень нужно человеку постараться, чтобы я испытала такое желание – и сама не сочла его противоестественным. Старому дураку Роману Родионовичу это удалось.
Отставной полковник, лишившись безропотных подчиненных, стал таким домашним тираном, что любая другая семья сдала бы его в дурдом – и врачи бы приняли, не задумываясь. Он абсолютно поработил жену и дочь. Каждое его слово было законом. Хотя супруга, женщина крупная, могла бы взять его за шиворот, пронести через квартиру и выбросить на лестницу, как нашкодившего кота. Загипнотизировал он ее, что ли?
Но муж и жена пусть сами разбираются, тем более – шестидесятилетние. Я даже ни слова не сказала Диане, настолько у меня ума хватило. Но вот ее дорогую мамочку я возненавидела.
После одного странного случая я поняла: женщина имеет право защищать своего ребенка всем, что подвернется под руку. Если старый козел требует, чтобы тридцатилетняя незамужняя дочь приходила домой не позже восьми часов вечера, то мать должна вразумить старого козла – хоть сковородкой по лбу, вплоть до развода и дележки квартиры. Так я считаю. И в том, что Диана до тридцати двух лет не то что замуж не вышла, а даже ни с кем не целовалась, виновата эта горячо любимая мамочка.
Но где-то в вышине решили, что пора поставить точку в безобразиях отставного полковника,
