Пока Уля размышляла об этом, шум вдруг оборвался. Раздался шорох легких шагов: кто-то подошел к двери с той стороны, замер, прислушиваясь, и остался стоять. Уля услышала, как скрипнул пол. Как тяжело задышал тот, кто стоял напротив, отделенный от нее выкрашенной в черное фанерой.
«Сумасшедший дом какой-то», – подумала Уля, натягивая куртку, и только на первом этаже вспомнила, что настоящий дом для сошедших с ума ждет ее впереди.
Дороги по спящим улицам Ульяна не заметила. Она шла вперед, сжимая в кулаке бумажку с адресом, и старалась не думать вообще ни о чем. Просто идти, переступать ногами, обходить лужи, ждать зеленый свет, подниматься по лестнице на мост, сходить с него, чтобы потом молча пройти турникеты, сесть на самую первую, самую грязную электричку и ехать, уставившись в окно.
Через проход от нее на сиденьях спал грязный оборванный мужик в засаленном ватнике цвета хаки. От него воняло чем-то скисшим и мерзким. Подложив под голову шапку, он лежал, поджав под себя ноги в рваных ботинках. По спутанной бороде текла вязкая слюна. Уля бросила взгляд на его жалкую фигуру, но не почувствовала ничего особенного.
Раньше она бы вскочила на ноги, громко возмущаясь, может быть, позвонила бы по громкой связи машинисту с требованием немедленно убрать это из вагона. Нет, не так. Раньше она бы и не оказалась в утреннем поезде вместе с бездомными пьяницами.
Но сейчас Уле было сложно найти различие между собой и этим мерзким мужиком. Оба они не были хоть кому-нибудь нужны, оба не знали, что делать дальше и зачем жить. А чистая одежда и пара банкнот, которые были у нее, виделись теперь незначительной мелочью.
Когда до ее станции оставался один перегон, Уля отыскала в кармане мятый стольник и положила его рядом со спящим пьянчугой. Тот что-то бессвязно буркнул, приоткрывая мутные глаза, но Ульяна уже шагала по проходу, не оборачиваясь.
Когда она добралась до обшарпанного здания диспансера, темное небо начало светлеть. По дорогам ползли первые автобусы, люди в них, включая водителей, сонно клевали носами. Но у дверей лечебницы уже толпился народ. Кто-то переругивался, держа в руках ворох бумажек. Кто-то стоял в отдалении и разговаривал по телефону. Запись на прием начиналась в половине седьмого, очередь уже вилась у дверей, закругляя хвост под ногами Ули.
Почему-то ей казалось, что еще на подходе к этому странному месту ее начнут окружать будущие пациенты – дерганые, крикливые, тихие, шепчущиеся сами с собой. Только теперь Уля поняла, что на прием могут прийти и те, кому просто нужна справка. От этой мысли стало легче дышать. Значит, пока она не войдет в кабинет врача, пока не сядет на шаткий стул и не расскажет о своей беде, все кругом будут считать ее нормальной, пришедшей уладить бумажные дела.
Она расправила плечи и огляделась. Мужчина, стоявший впереди, нервно отчитывал кого-то на другом конце трубки.
– Я сказал, чтобы все было готово к двум. Слышишь? К двум! – Он поморщился. – Я буду в районе часа и проверю. Ты поняла меня? – И нажал на отбой, не выслушав ответ.
А потом проворно повернулся, вцепившись в Улю взглядом маленьких злых глаз.
– Чего уставилась?
– Вы… – Она старательно смотрела выше его плеча. – Последний?
Мужчина взглянул на нее пристальнее и отвернулся:
– Да.
Ульяна выдохнула. Ее всегда удивляло, как легко люди умеют вываливать на других ярость и гнев. А потом спокойно заниматься своими делами, будто ничего и не случилось. И откуда ему, этому нервному мужику из очереди, знать, что его жизнь не закончится сегодня? Может быть, решись Уля взглянуть в маленькие звериные глазки, она разглядела бы в них несущегося по встречке дальнобойщика? Что останется после этой широкой спины тогда? Кто вспомнит добрым словом? Секретарша, прохожие, соседи, жена? Или один только крик, полный тупой злобы, будет эхом звучать в их сердцах, пока его массивное тело будет опускаться в свежую могилу?
Уля медленно пробиралась ко входу, шагая за остальными, а мысли ее витали где-то далеко, в немыслимых далях, таких же бесконечных, как серая стена из сна. Потому, дойдя до окошка регистратуры, она так и не придумала, что именно скажет, чтобы получить квиток.
– Фамилия? – устало спросила ее тетушка в тяжелых очках.
– Сафонова, – пролепетала Уля.
Мужчина, получивший печать на нужных ему бумажках, стоял совсем рядом и что-то просматривал в записях. Он с интересом поднял взгляд на ее голос, потом опустил, но продолжал слушать, что она говорит, Уля точно это знала.
– В списках нет, давайте полис.
Рука дрожала, когда Уля протискивала тонкую карточку в прорезь стекла. Тетушка принялась печатать, почти прижимая лицо к монитору.
– На прием, консультацию или за справкой? – спросила она, замерев над клавиатурой.
– Что? – Уля не могла отделаться от мысли, что злобный мужик вслушивается в каждое ее слово.
– Зачем пришла, милочка? Медицинскую книжку оформлять? Или на прием?
– А есть разница?
За спиной начали переговариваться. Она задерживала очередь, привлекая к себе все больше внимания.
– На прием, – чуть слышно выдохнула Уля.
– Что?
– На прием, – сказала она громче, явственно слыша, как насмешливо хмыкнул стоявший у двери мужик.
Щеки пылали, когда Ульяна спустилась по расшатанной скрипучей лестнице и выбежала наружу. Моросил дождь. Мужик уже дошел до припаркованной на углу машины цвета мокрого асфальта, как вдруг обернулся, и его лицо растянулось в гнусной улыбке. Ульяна дернулась, словно от удара, и свернула в маленький сквер, который прятал здание диспансера от шумной улицы.
Там она села на скамейку лицом к двери лечебницы. Люди входили и выходили. У каждого из них была своя жизнь. И смерть тоже была своей. От нее-то, от чужой смерти, Уля и мечтала сбежать. Но как войти в кабинет врача и сказать ему правду?
– Я вижу чужую смерть, – проговорила Ульяна. – Я. Вижу. Чужую. Смерть.
Это звучало глупым бредом. Детским розыгрышем. В лучшем случае ее отправят домой. В худшем – запрут в комнате с теми, кто не умеет разделять вымысел и правду. Но что ей делать там, в запертой палате, если она начнет видеть гибели соседей, от которых так просто не сбежишь? Да, лекарства могут помочь, а если нет? Тогда она и правда сойдет с ума.
Думая так, Ульяна потеряла счет времени. Оно же бежало вперед, час проверки ее кабинета Фоминым давно наступил. Уля даже не подумала взять выходной или прикинуться нездоровой. До этого ли, когда решаешь пойти к мозгоправу? Завибрировавший телефон заставил ее вздрогнуть всем телом.
На секунду Ульяне показалось, что звонит мама. Что она, распознав в голосе дочери отчаяние, вдруг решила сама найти ее, поговорить, помочь, простить. Но по ушам ударил писклявый голос Аллочки.
– У тебя большие проблемы, – вместо приветствия
