– Нет… – Уля беспомощно покачала головой, поворачиваясь к нему. – Не смей… Не смей меня оставлять! Слышишь? Я вечно остаюсь одна! Все, кого я люблю… Их нет! Никитка, мама, Вилка, отец… Ты. Почему вам обязательно нужно куда-то деться? Почему я должна быть одна? Всегда. Постоянно. – Рыдания сотрясали ее тело, голос дрожал и срывался на плач. – Из года в год. Я больше не смогу быть одна. Ты не посмеешь меня бросить!
Рэм ничего не ответил, только притянул ее к себе, окутывая теплом живого тела, своим запахом, горьким, табачным, травяным, и полами куртки, распахнувшимися перед Улей подобно объятиям. Она судорожно прижалась щекой к его плечу и закрыла глаза.
Слезы текли сами собой.
Туман заключал их в кольцо. Тени за стеной взволнованно гомонили.
– Сейчас я тебя отпущу, и ты сразу же побежишь, – прошептал Рэм, пряча лицо в ее волосах. – Обещай не оборачиваться, хорошо?
Уля всхлипнула, но кивнула.
– Не знаю, что будет, когда я… сделаю это. Но ты должна оказаться как можно дальше отсюда. Мало ли что. Понимаешь меня?
Еще один судорожный кивок.
– Умница. Поезжай к Варьке. Скажи ей, что я… Не знаю. Уехал. Лег в диспансер. Ушел в монастырь. Короче, обратился за помощью. Скажи, что со мной нельзя связаться. И что я очень ее люблю, очень за все благодарен… Скажи ей это, пожалуйста.
Он замолчал. Уля слышала, как скрипнули его зубы в попытке сдержать лишние слова.
– А еще Ипкинса у нее забери. Там собаки, он их боится. Пусть у тебя поживет. Ладно?
Уля обхватила Рэма руками и прижалась еще плотнее. Туман злился, просачиваясь между ними, словно пытался разделить их еще одной стеной.
– У тебя все будет хорошо. Живи в квартире отца. Если все получится, Гус тебя больше не тронет. Я оставил пакет в диване, там деньги… На первое время хватит. – Он помолчал, собираясь с мыслями. – Все, не надо тут торчать. Уходи.
– Нет.
– Ты обещала мне.
– Нет.
– Нельзя терять время…
– Я же сказала! – Уля с силой оттолкнулась от его груди. – Это все чушь! Ты не должен…
– Черт! Ты думаешь, мне самому легко? – Рэм отступил к стене. – Думаешь, я всю жизнь мечтал сдохнуть у инфернальной стены, за которой – толпы мертвецов, жаждущих меня развоплотить?
– Так не делай этого!
– Да пойми ты наконец, я должен!
Казалось, они ходят по кругу, изнемогая от невозможности закончить спор, потому что после него начинается полнейшее ничто – туман и серые камни. Могильные камни. Время собирать которые почти наступило.
– Идут, птички мои бедные… Как полынь отцветет, так и тащит их туман проклятый… Идут… – Появившийся из ниоткуда Артем заставил их замолчать на полуслове. – Что решил-то? – обратился он к Рэму.
– Как мне это сделать? – хрипло спросил тот, подаваясь вперед. – Стать третьим?
– Не смей… – слабо вскинулась Уля, уже признавая свое поражение.
Артем подошел поближе, слепо взмахнул рукой и опустил ладонь на смуглое лицо Рэма.
– А ведь подходишь! – Он покачал седой головой. – Хорошо подумал?
– Да.
– Очень хорошо?
– Да.
– Ну так к стеночке-то подойди… Ручкой ее погладь. Она и примет. Будешь за меня ходить, камешки ковырять. Вдруг сладится?
– Сладится. – Рэм дернулся, уклоняясь от прикосновения бесплотной руки. – Уходи, – бросил он Уле, но та не шелохнулась. – Если тебе и правда на меня не плевать… уходи.
– Я не оставлю тебя здесь одного, – ответила она, удивляясь, что слова еще могут срываться с губ, не застревая в перехваченном страхом горле. – Ты все решил? Отлично. Но я не уйду.
– Хорошо, – чуть слышно выдохнул он, не оборачиваясь.
И замер за шаг до стены, дрожащей рукой вытащил из кармана смятую пачку, в которой оставалась последняя сигарета. Зажигалка чиркнула, огонек появился с первого раза. Рэм прикурил. Когда его рука потянулась к серой кладке, Уля с силой сжала кулаки, впиваясь ногтями в ладони. Крик рвался из нее подобно птице, запертой в тесной клетке ребер. Только мысль, что последним звуком, который услышит Рэм, станут ее истошные рыдания, заставила Улю до крови прикусить губу, но смолчать.
Туман клубился. Его языки больше не стелились по земле – они превратились в мутные облака. Миг – и Уля потеряла Рэма из виду. Вот он стоял у стены, протягивая к ней ладонь с зажженной сигаретой. А вот его уже нет, одно лишь густое молоко расходится волнами.
Уля взмахнула рукой в надежде прогнать морок, но ничего не изменилось. Серая стена, окутанная туманом, Артем, стоящий чуть в стороне. И никакого Рэма. Только пустая пачка сигарет, неловко брошенная на примятую седую траву.
– Черт… – еле слышно проговорила Уля и осела на землю.
Артем вздрогнул, оборачиваясь на ее голос. Его глаза перестали полниться туманом. Он зорко впился в Улю хищным взглядом.
– Ты кто? – спросил он, и от этого холодного, властного тона Ульяну передернуло. – Меченая? Служка? Кто?
Уля попыталась ответить, но получилось лишь слабо прохрипеть. Артем поморщился и подошел к ней. Эти сильные движения оживающего тела никак не вязались с его седыми волосами и длинной бородой. Он схватил Улю за руку и потянул на себя. На бледной коже темнела метка.
– Ты еще в игре?
Ульяна не могла отвести от него глаз, почти не слыша, не понимая, что происходит.
– Эй, отвечай мне! Ты в игре?
– Да, – через силу выдавила она.
– Ну и что ты тут делаешь? – Пальцы брезгливо разжались, отпуская ее запястье. – Пошла вон, пока я не доложил кому следует.
Он определенно не был похож на того, кто писал Уле прощальное послание.
– Вы Артем? – осторожно спросила она.
– А ты меня откуда знаешь? – Взгляд стал еще острее, еще подозрительнее.
– Я ваша дочь, – устало выпалила Уля, поднимаясь.
Ей стало нестерпимо находиться рядом с ним. Все снова пошло наперекосяк. Но в этот раз некому было спешить ей на помощь. Ульяна повернулась и медленно побрела через туман. Цепкая рука впилась ей в плечо.
– Что ты сказала?
– Я ваша дочь, – повторила она. – Отпустите меня. Я должна идти.
– Моей дочери и пяти нет… Что ты несешь? – Артем с силой развернул ее к себе.
Его лицо исказил гнев. Расширенные ноздри втягивали туман, делая его похожим на быка. Такой же яростный взгляд, такая же безжалостная сила.
– Вы ничего не помните, да? – Уля покачала головой. – Совсем ничего не помните…
– О чем ты? – почти испуганно спросил он, мигом теряя весь запал.
– Вы ушли к стене, когда поняли, что дальше так нельзя. Когда узнали, что творят Гус и все его полынники. Вы захотели выпустить людей, томящихся на поле… Вы провели здесь двадцать лет. Вы хотели разрушить стену. Замкнуть круг. Но ничего не вышло.
Уле было совсем не страшно. Даже жалость к
