Голова у Кэй плыла, и она положила ее на этот пол, усыпанный каменной крошкой, закрыла глаза. Двенадцать ночей, Элл. Он двенадцать ночей мне дал, чтобы найти тебя, только двенадцать.
Почти час они спускались по отвесной стене, хватаясь за скрытые поручни, которые столетиями раньше были вделаны здесь в камень утеса. Вилли перемещался первым, а Кэй страховал Флип: все время находясь чуть ниже нее, он без спешки руководил каждым ее движением. Все еще было утро, и, хотя воздух понемногу согревался, порывами дул резкий северный ветер, холодя щиколотки Кэй; кисти рук на железных поручнях тоже мерзли и под конец едва слушались ее. Одного взгляда вниз, впрочем, хватало, чтобы заставить мышцы работать.
– Теперь, Кэй, прыгай!
Оставалось метра три высоты; она отцепилась от скалы и тяжко рухнула в подставленные объятия обоих духов. Надежной как никогда показалась ей твердая поверхность под ногами – потрескавшийся бурый камень, на котором она стояла теперь и выплакивала накопившиеся слезы. Они стекали, падали со щек – как альпинисты с горы, подумала она, – и разбивались о каменные обломки внизу. Одна за другой, они десятками – а может быть, сотнями – шлепались в небытие, почти не оставляя на камне влажных следов.
– Добро пожаловать в Орлиное Гнездо, – сказал Вилли. – Посмотрю, нет ли тут еще кого.
Кэй подняла на него взгляд; он вскочил на каменный уступ подле них с Флипом, а оттуда забрался в выдолбленную нишу – из этого укрытия ему было видно и широко, и далеко, не только все, что на севере, но и дальние горы за хребтом к югу и западу. Этого наблюдательного пункта не видели даже они сами, когда спускались. Прежде, чем Флип мог остановить ее, Кэй, прыгая по уступам, присоединилась к Вилли.
– Кэй… нет… не надо…
Но было уже поздно. Она крепко вцепилась пальцами в рукав Вилли, чтобы устоять перед волнистой бескрайностью панорамы, над которой она волнисто парила сама. От этого полета над бездной, от полета в вышине без крыльев ее слегка замутило.
– Вниз лучше не смотри, – проговорил Вилли. Что-то яростное, не терпящее возражений прозвучало в его негромком голосе.
Кэй содрогнулась. Вдали она видела синеву без конца и края, неумолимо сияющее солнце, песочного цвета горные бока, где поблескивали металлы, видела снег. А что внизу?
Там была река. Ее неспокойный поток беззвучно свергался с горы прямо напротив их укрытия, дальше она змеилась вниз, круто спускаясь по дну долины, то появлялась, то скрывалась из виду в милях от них и наконец пропадала вдалеке за массивным каменным горбом.
– Рыскуны знай себе рыщут, – тихо промолвил Вилли и показал сначала налево, а потом на дальний склон прямо перед собой, где Кэй увидела крохотную черную спускающуюся фигурку. – Соглядатаи Гадда. Столетия назад это были странники и пилигримы, о каких говорится во всех старинных историях, они бродили по миру и собирали сказания, стихи, записывали все новые мифы и песенные циклы. В былые времена они приносили все это в Вифинию – в библиотеку. Ну, а сейчас это заурядные шпионы на службе у Гадда. Они и шутку-то отпустить вряд ли могут, не говоря уже о том, чтобы рассказать что-нибудь связное. Они потеряли нить.
– Расскажите мне про нить, – попросила Кэй. – Вы все время про нее говорите.
– Сама себе про нее расскажи, – сказал Вилли, сделав жест в сторону гор перед ними. И тут же осознал, что прозвучало отрывисто, грубо, пренебрежительно. – Нет, пойми, я серьезно. Взгляни на то, что перед тобой. Я думаю, ты сообразишь.
Он пригнулся, высматривая рыскунов. Кэй выглянула меж двух больших камней. Впереди были горы и невысокие холмы – сплошь скальная порода и низенький кустарник. Камень был бурый, местами красноватый под полуденным солнцем, а кустарник выглядел по-зимнему изможденным и сухим. Сбитый клочьями на склонах, он, казалось, ежился от ветра и стужи. Холод отметился тут повсюду – не только участками нерастаявшего снега на вершинах и в укрытых местах, но и пятнами на утесах, россыпями камней и щебня, происхождение которых она знала: замерзающая, тающая, снова замерзающая год за годом вода в трещинах склонов. Нить… Пейзаж перед ней был абсолютно однообразным, почти безликим. Ничто не выделялось. Нить… Кроме одного – реки. Кэй видела с высоты, как она вытекает из горных скал, разливается озерцом и течет вниз, разматываясь среди невысоких склонов.
– Это река.
– Да, – отозвался Вилли через плечо. – Скажи мне, что ты видишь. Скажи мне, что делает река.
Кэй глядела на нее, на ее изгибы и повороты – казалось, это длинная, многосуставная, невозможная рука. И чем пристальней она смотрела, тем больше мелких и мельчайших изгибов и поворотов русла она примечала. Она поворачивает каждый миг. Конечно. Каждый миг, беспрерывно поток меняет направление. Каждый миг поток делает выбор. Выбирает наилучший путь.
– Она ищет самый короткий путь вниз, – сказала Кэй. Ей вспомнилась резьба на стенах туннеля – то, как орнамент дарил ей успокоение, как сложный узловой узор, постепенно упрощаясь, перешел в волнистую линию, а затем в прямой желобок, кончившийся на самом верху. Нить. Ей вспомнилась мама в прежние времена, до всех размолвок, как она сидела за столом с иголкой в руке и высматривала путь, которым иголка должна будет двинуться сквозь нити лежащей на столе ткани. «У ткани свой нрав, – говорила мама. – Не иголка шьет ткань, а ткань иголку».
– Да, вода ищет свой путь, наилучший путь, – согласился Вилли. – Она движется так, как двигалась всегда.
– Это и есть нить, – сказала Кэй. – То, как все устраивается, привычное русло, удобный путь, самый короткий, накатанный, то, как со временем все сглаживается, упрощается, делается более определенным, прямым, легким. То, к чему мы все пришли вместе.
– В сложности и переменчивости есть своя красота, – сказал Вилли, – но, как горная река, они могут иногда быть опасны, течение бывает бурным. Время приносит успокоение, вырабатывается какой-то порядок вещей, со временем он делается проще, легче для понимания. Это одна из причин того, что мы все сообща уважаем традиции, что предпочитаем в каких-то ситуациях делать то, чего от нас ожидают. Так уютнее, спокойнее, проще. Это и есть нить.
Вилли снова принялся следить за рыскунами, рассыпавшимися по горам, – судя по всему, искал возможность проскользнуть мимо них незамеченными.
Но Кэй вдруг потеряла к ним интерес. Вместо них ее вниманием завладела река в другой стороне, река и плывущая по ней барка – медленно-медленно, далеко-далеко, по спокойным водам ниже по течению. С высоты она казалась крохотной, но Кэй понимала, что все дело в расстоянии, что в действительности это громадное судно и его палуба
