стать как нельзя более полезным. Он зазвал для личной беседы инспектора, которого он встретил ночью на дороге у «Зеленого человека», и допрашивал его, как сам инспектор мог бы допрашивать мужлана. Но инспектор Берне, человек основательный, был то ли слишком глуп, то ли слишком умен, чтобы обижаться по пустякам. Скоро оказалось, что он совсем не так глуп, как выглядит, ибо отвечал на пылкие расспросы медленно, но разумно и логично.
– Итак, – сказал Харкер (чья голова была полна книг типа «Стань сыщиком за десять дней»), – итак, это старый треугольник: несчастный случай, самоубийство, убийство.
– Несчастного случая быть не может, – отвечал полицейский. – Еще не стемнело, пруд в пятидесяти ярдах от дороги, а дорогу он знал, как свое крыльцо. Для него упасть в этот пруд – все равно что улечься в лужу. И самоубийство маловероятно. Адмирал был человек бодрый, преуспевающий, очень богатый, почти миллионер, – правда, это ничего не доказывает. И в личной жизни у него вроде все в порядке… Нет, его бы я никак не заподозрил в самоубийстве.
– Ну вот, – таинственно понизил голос секретарь, – значит, у нас остался третий вариант.
– Не стоит слишком спешить и с этим, – сказал инспектор к досаде вечно спешащего Харкера. – Конечно, хотелось бы выяснить одну-две вещи. Например, насчет имущества.
Кто это унаследует? Вы, его личный секретарь, что-нибудь знаете о завещании?
– Я не такой уж личный секретарь, – ответил Харкер. – Его поверенные Уиллис, Хардман и Дайк, Саттфорд Хай-стрит. Наверное, завещание у них.
– Что ж, пойду-ка я повидать их, – сказал инспектор.
– Пойдемте сейчас же, – сказал нетерпеливый секретарь.
Он беспокойно прошелся по комнате и снова взорвался:
– Что с телом, инспектор?
– Доктор Стрейкер осматривает его в полиции. Результаты будут эдак через час.
– Не слишком скоро, – сказал Харкер. – Мы сэкономим время, если встретимся с врачом у юристов.
Он запнулся, порывистость его внезапно сменилась смущением.
– Послушайте, – сказал он, – я хотел бы… мы все хотели бы, если возможно, позаботиться о ней… о дочери бедного адмирала. Она просила может, это и вздор, но не стоит ей отказывать. Ей нужно посоветоваться с другом, который сейчас в городе. Это Браун, какой-то отец или пастор. Она дала мне адрес. Я не очень люблю священников, но…
Инспектор кивнул.
– Я их совсем не люблю, но я высоко ценю отца Брауна, – сказал он. – Я видел его в одном интересном деле, когда украли драгоценности. Ему бы стать полисменом, а не священником.
– Чудесно, – сказал секретарь, исчезая. – Пусть он тоже придет к юристам.
Так и вышло, что, когда они поспешно прибыли в соседний город, чтобы встретиться с доктором Стрейкером в конторе, они обнаружили там отца Брауна. Он сидел, положив руки на свой тяжелый зонт, и приятно беседовал с тем компаньоном этой фирмы, который сейчас работал. Доктор Стрейкер тоже прибыл, но, видимо, только что – он аккуратно укладывал перчатки в цилиндр, а цилиндр на столик.
Судя по кроткому и круглому лицу священника и тихому смеху, седого юриста, с которым он болтал, доктор еще не сообщил им печальное известие.
– Все-таки хороший денек, – говорил отец Браун. – Гроза, похоже, миновала нас. Были большие черные тучи, но я не заметил ни капли дождя.
– Ни капли, – согласился поверенный, поигрывая ручкой; это был третий компаньон, мистер Дайк. – А теперь на небе ни облачка. Прямо праздничный денек. – Он увидел посетителей, положил ручку и встал. – А, Харкер, как дела? Я слышал, адмирала ждут домой.
Тут заговорил Харкер, и голос его глухо разнесся по комнате.
– К несчастью, мы принесли плохую весть. Адмирал Крэвен утонул, не добравшись до дома.
Самый воздух этой конторы изменился, хотя люди не двигались. Они глядели на говорящего, словно шутка застыла у них на устах. Оба повторили «утонул» и взглянули друг на друга, затем – снова на вестника и стали его негромко расспрашивать.
– Когда это случилось? – спросил священник.
– Где его нашли? – спросил юрист.
– Его нашли, – сказал инспектор, – в пруду у берега, недалеко от «Зеленого человека». Он был весь в тине и водорослях, могли не узнать, но доктор Стрейкер… Что такое, отец Браун? Вам нехорошо?
– «Зеленый человек», – сказал отец Браун, содрогнувшись. – Простите… Простите, что я так расстроился…
– Расстроились? – спросил удивленный полисмен. – Чем же еще?
– Наверное, тем, что он в зеленой тине, – сказал священник со слабой улыбкой. И добавил тверже: – Я думал, это морские водоросли.
К этому времени все смотрели на священника, естественно, полагая, что он спятил. И все же больше всего удивил их не он – после мертвого молчания заговорил врач.
Доктор Стрейкер привлекал внимание и внешне: высокий и угловатый, он был одет вполне корректно, но так, как одевались врачи лет семьдесят назад. Сравнительно молодой, он носил длинную темную бороду, расправляя ее поверх жилета, и по контрасту с ней его красивое лицо казалось необычайно бледным. Портило его что-то странное во взгляде – не косинка, но как бы намек на косоглазие. Все заметили это, ибо заговорил он властно, хотя сказал только:
– Раз мы дошли до подробностей, придется уточнить. – И отрешенно добавил: – Адмирал не утонул.
Инспектор повернулся с неожиданной прытью и быстро спросил:
– О чем вы?
– Я только что осмотрел тело, – сказал Стрейкер. – Смерть наступила от удара в сердце узким клинком, вроде стилета. А уж потом, через некоторое время тело спрятали в пруду.
Отец Браун глядел на Стрейкера так живо, как он редко на кого-либо глядел, и, когда все покинули контору, завел с ним беседу на обратном пути. Их ничто не задержало, кроме довольно формального вопроса о завещании. Нетерпение юного секретаря подогревали профессиональные церемонии юриста. Наконец такт священника (а не власть полисмена) убедил мистера Дайка, что тайну делать не из чего, и он с улыбкой признал, что завещание совершенно заурядно – адмирал оставил все единственной наследнице, и нет никаких причин это скрывать.
Врач и священник медленно шли по дороге из города к усадьбе. Харкер вырвался вперед, стремясь, как всегда, попасть куда-нибудь, но этих двоих больше занимала беседа, чем дорога. Высокий врач довольно загадочным тоном сказал низенькому священнику:
– Что вы об этом думаете, отец Браун?
Отец Браун пристально глянул на него и ответил:
– Видите ли, кое-что я думаю, но трудность в том, что я едва знаю адмирала, хотя хорошо знаком с его дочерью.
– Адмирал, – угрюмо сказал доктор, – из тех, о ком говорят, что у них нет ни единого врага.
– Полагаю, вы хотите сказать, – заметил священник, – что еще о чем-то говорят?
– Это не мое дело, – поспешно и резковато сказал Стрейкер. – Он бывал не в духе. Раз он угрожал подать на меня в суд за одну операцию, но, видимо, передумал. По-моему, он мог обидеть подчиненного.
Взор отца Брауна остановился на секретаре, шагающем далеко впереди, и, вглядевшись, он понял, почему тот спешит: ярдов на пятьдесят впереди него брела к дому Оливия.
Вскоре секретарь нагнал ее, и все остальное время отец Браун созерцал молчаливую драму двух спин, уменьшавшихся с расстоянием. Секретарь, очевидно, был очень взволнован, но если священник и знал, чем именно, он промолчал. Когда они дошли до поворота к дому врача, он сказал только:
– Не думаю, чтобы вы еще что-нибудь нам рассказали.
– С чего бы мне?.. – резко сказал врач, повернулся и ушел, не объяснив, как закончил бы он вопрос: «С чего бы мне рассказывать?» или «С чего бы мне еще что-то знать?».
Отец Браун заковылял в одиночестве по следам молодой пары, но, когда он вступил в аллеи адмиральского парка, его остановило то, что Оливия неожиданно повернулась и направилась прямо к нему. Лицо ее было необычайно бледно, глаза горели каким-то новым, еще безымянным чувством.
