Позор отца Брауна (рассказы)

мерещилось еще – и священник опять подумал, что не служитель закона дожил до наших дней, а его самого перенесли в начало прошлого века.

Юрист, моряк и даже врач несколько удивились, когда священник стал защищать от сплетен местного мятежника.

– Он мне скорее понравился, – сказал отец Браун. – Хорошо говорит. Наверное, и поэт хороший. А миссис Мальтраверс считает, что он хороший актер.

– Здесь, у нас, – заметил мистер Карвер, – всех, кроме нее, занимает, хороший ли он сын.

– Хороший, – отвечал священник. – Это и удивительно.

– А, черт! – воскликнул адмирал. – По-вашему, он любит отца?

Отец Браун замялся и сказал не сразу:

– Навряд ли. Это тоже удивительно.

– Что вы городите? – возмутился моряк со свойственной морякам простотой.

– Вот что, – ответил священник. – Говорит он об отце дурно, не может ему простить, а делает – очень много. Управляющий банком рассказал мне кое-что, ведь мы пришли от полиции. Отец не получает денег, это не его приход, он вообще на покое. Те, в ком хватает язычества, чтобы посещать церковь, ходят в Дагтон-Эббот. Собственных средств у него нет; но живет он прекрасно. Портвейн у него самый лучший, я заметил много бутылок, и еда он как раз ел – самая изысканная, в старом стиле. Видимо, платит молодой человек.

– Образцовый сын, – ухмыльнулся мистер Карвер.

Отец Браун кивнул и сказал, нахмурившись, словно решал нелегкую загадку:

– Да, образцовый. Хотя и не совсем живой.

В эту минуту клерк принес письмо без марки, и пока адвокат его читал, священник заметил кривую, не очень разборчивую подпись: «Феникс Фитцджеральд». Догадку его тут же подтвердил хозяин.

– Этот актер, – сказал он, – покоя не дает! Поссорился с другим актером, тот умер. Нет, к нашему делу это не относится. Никто его видеть не хочет, кроме доктора. А доктор говорил, он безумен.

– Да, – согласился отец Браун, – безумен. Но прав.

– Прав? – удивился мистер Карвер. – В чем же?

– В том, – отвечал священник, – что вас это касается.

Его ссора связана с той труппой. Знаете, что меня сразу поразило? Мысль о том, что Мальтраверса убили местные патриоты. Я сам деревенский житель, эссекская брюква. Можете вы представить, что житель английской деревни чтит и одухотворяет ее как древний грек? И обнажает меч за ее святое знамя, как житель крохотной средневековой республики? Скажет добрый старый галлианин: «Только кровь смоет пятно на гербе Галя»? Клянусь Георгием и драконом, я был бы очень рад! Но это не так, и у меня есть другие, более весомые доводы.

Он помолчал немного, словно собираясь с мыслями, потом продолжал:

– Вы не поняли последних слов бедного Мальтраверса.

Он не бранил деревню, он вообще говорил не с ее жителями, а с актером. Они собирались ставить спектакль, где Фитцджеральд играл бы Хотспера, неведомый Хенкин – судью, а Мальтраверс, конечно, принца Галя. Вероятно, кто-то еще претендовал на эту роль, и несчастный сердито заметил что-то вроде: «Уж из тебя-то выйдет какой-то жалкий Галь».

Вот и все.

Доктор Тутт воззрился на него, словно ему было не очень легко переварить эту мысль. Наконец он сказал:

– Что же нам делать?

Отец Браун резко поднялся, но ответил учтиво:

– Если никто не возражает, мы с вами пойдем к Хорнерам. Они оба дома. А сделаем мы вот что – никто еще не знает о вскрытии, вы им и скажете, пока они вместе.

Преподобный Сэмюэл Хорнер в черной сутане, оттенявшей серебро волос, стоял у аналоя, положив на него руку.

Видимо, именно так он изучал Писание, и сейчас встал по привычке, но это придало ему особую величавость. Сын угрюмо сидел напротив и курил сигарету, являя собой образец мальчишеского нечестия.

Старик предложил кресло отцу Брауну, тот сел и уставился в потолок, а доктору показалось, что лучше говорить стоя.

– По-видимому, – сказал он, – я должен сообщить вам неприятную новость, ведь вы – духовный наставник общины. Помните смерть Мальтраверса? Считалось, что убил его местный житель, палкой по голове.

Священник повел рукой.

– Упаси Боже, – произнес он, – я ни в коей мере не сочувствовал гнусному насилию. Но когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.

– Возможно, – сказал врач. – Я не о том. Мне поручили освидетельствовать тело, и я выяснил, что удар не был смертельным, а следы ада указывают на отравление.

Мятежный поэт отшвырнул сигарету и с ловкостью кошки прыгнул к аналою.

– Вы уверены? – выдохнул он. – Удар не смертелен?

– Да, – отвечал врач.

– Что ж, – сказал поэт, – может, этот будет покрепче…

И он изо всей силы ударил старика прямо в челюсть. Тот ударился о дверь, как сломанная кукла.

– Что вы делаете? – крикнул Тутт. – Отец Браун, что он сделал?

Друг его, не шевельнувшись, долго глядел в потолок, потом спокойно сказал:

– Я ждал, что он это сделает. Надо бы раньше.

– Господи! – возопил врач. – Да, его обидели, но ударить отца, священника…

– Он не ударял ни отца, ни священника, – сказал отец Браун. – Он ударил актера, одетого в сутану и промышлявшего шантажом. Теперь шантажировать нечем, вот он и не сдержался, и я его не виню. Более того, я подозреваю, что он ударил отравителя. Позвоните-ка в участок.

Они вышли, никто не помешал им, один еще не оправился от удара, другой – и от радости, и от злости. На ходу отец Браун обернулся к мнимому сыну, и тот, едва ли не единственный в мире, увидел его очень суровым.

– Он прав, – сказал священник. – Когда лицедей несет свои пороки в невинное селение, он искушает Господа.

– Итак, – сказал отец Браун, когда они уселись в вагоне, – вы не ошиблись, история странная, но тайны в ней нет. Случилось примерно вот что. Мальтраверс прибыл сюда еще с двумя актерами, остальные поехали в Даттон-Эббот, где они играли мелодраму прошлого века. Он был в костюме денди байроновской поры, а спутник его одет священником.

Тот вообще играл людей немолодых – Шейлока, например, а теперь собирался играть судью Шеллоу.

Третьим был наш поэт, он тоже играл на сцене и спорил с Мальтраверсом, как надо ставить «Генриха IV». Я думаю, он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между он уже тогда влюбился в его жену, но не верю, что между ними было что-то плохое, и надеюсь, что теперь все у них будет хорошо. По- видимому, он сердился на мужа, ведь Мальтраверс груб и задирист. Они поссорились, пустили в ход палки, поэт ударил актера по голове и вполне резонно решил, что убил его.

Актер же, одетый пастырем, это видел и стал шантажировать поэта, вынуждая его оплачивать свои прихоти, когда поселился здесь как почтенный священнослужитель. Что может быть проще – он не снял сценического костюма! Однако у него были более веские причины изображать блюстителя нравов. Ведь на самом деле Мальтраверс, с трудом очнувшись, встал и пошел, но упал, и не от удара, а от яда, которым его угостил приветливый священник примерно за час до того, наверно – в бокале вина. Я подумал об этом, когда пил портвейн, и мне стало не по себе. Сейчас полиция разбирается в этой версии, но я не знаю, можно ли что-то доказать. И потом, надо найти причину, мотив, а эти актеры вечно ссорились, и Мальтраверса уж очень не любили.

– Что ж, докажут, что могут, – сказал Тутт. – Я другого не понимаю. Почему вы заподозрили такого