Нисколько не стесняясь присутствия женщин, Рагнарсон скинул рубашку, тут же подхваченную из его рук, обтерся полотенцем. А водичка-то ледяная, из бочки. Взявший его рубаху воин так и стоял рядом, готовый ее подать, но ярл не спешил, явно красуясь. В драке северянин казался выше, но стройнее Рольфсона, а так, без одежды, было хорошо видно, что плечи у него широкие, да и все тело свито из крепких тугих мышц, играющих под гладкой, как у женщины, холеной светлой кожей. В поясе при этом ярл был на диво тонок, а может, это просто казалось в сравнении с плечами. Ло отвела глаза, надеясь, что не покраснеет. Мужское тело ей видеть случалось, конечно, война не располагает к особой стеснительности, но там и смотришь на него иначе.
— А неплохо топором работаешь! — прогудел рядом знакомый низкий голос. — Вот что значит северная кровь.
Этому-то что здесь надо? Ло неприязненно покосилась на пожилого ведьмака, с удовлетворением взирающего на капитана. Одно хорошо — глупые мысли о плечах ярла как рукой сняло. И вообще, у ее мужа плечи все-таки шире! И из бочки, кстати, он обливается без всякого полотенца…
— Я невиец по матери, — уточнил капитан тем же ровным, ничего не выражающим голосом.
— Да хоть кто. Отец твой уж точно был нашим. Женщина — земля, она принимает, что в нее посеяли. Добрая земля вырастит колос крепким, худая — тощим, но, если посеян ячмень, пшенички не жди, — ухмыльнулся ведьмак и повернулся к Ло, язвительно сообщив: — Верно сделали, моя госпожа, что вышли замуж за северянина. Дети будут крепкие и красивые.
Это он сейчас намекнул, что Ло улучшила породу? Как сука овчарки, которую раз в несколько поколений вяжут с волком, чтобы добавить свежей дикой силы?
Разговоры вокруг смолкли почти испуганно. Ло краешком глаза увидела, как поморщился ярл — даже ему это показалось слишком — и как вздрогнул, будто от удара, капитан, глянув на нее мрачно, вызывающе. Молча ожидая, что она скажет, словно еще одного удара. У него-то лицо почему такое, будто хлыстом огрели, а руки связаны?!
Кровь бросилась в виски, а того, что просилось на язык, Ло сама испугалась. И потому, проглотив несказанное, отчеканила надменно:
— Я вышла за дорвенантского офицера, мэтр ведьмак. Присягнувшего моему королю, как и я. Награжденного дорвенантским дворянством за мужество и стойкость. Если мои дети унаследуют эти качества, мне плевать, какой они будут крови. Все равно они вырастут достойными людьми и дорвенантцами.
Круто развернувшись, она пошла к лестнице через торопливо расступающуюся толпу, печатая шаг и совсем забыв, что одета в платье, а не в мундир. Хорошо, что суконное, а не бархатное, так что в ногах не запуталось, и Ло взлетела по лестнице, про себя желая встречи с Барготом и ярлу, и его ведьмаку, и даже собственному мужу, хотя тот, если разобраться, был ни при чем.
И вообще в словах ведьмака не было ничего обидного. Похвалил мужа, пожелал крепких детей жене. Так отчего же у нее такое чувство, что капитана намеренно и старательно выводят из себя, причем стараются сделать это на глазах самой Ло? Поединок этот, якобы шутливый и уж точно не ее мужем затеянный, слова ярла, а потом и Тинлейвсона. Ну и плевать! От задуманного она все равно не откажется!
* * *— У вас очень хорошая жена, капитан, — безмятежно сказал, надевая рубаху, ярл, будто ничего особенного не случилось.
Может, и в самом деле не случилось, если он по-прежнему не помнит Эйнара. Но чем дальше, тем меньше в это верилось.
— Не жалуюсь, — бросил Эйнар, изнывая от мучительного желания дать по морде старой сволочи-ведьмаку, вряд ли знающему, по какой вроде бы давно зажившей ране потоптался.
А вот и нет, не зажило, оказывается, только затянулось тонкой корочкой, в которую ткни — и взвоешь. И от этого было еще более стыдно. Он, мужчина, принял защиту женщины, сумевшей достойно ответить, когда сам Эйнар молчал. А что он мог сказать? Что его отец и вправду был северянином, только не Рольфом Эйнарсоном, а неизвестным ублюдком? Впрочем, нет, ублюдком получился сам Эйнар, у которого первые два месяца жизни даже имени-то не было, как позже рассказали добрые соседи. Они бы и про отца рассказали с превеликой радостью, да вот беда: его имени никто не знал.
Северянин, это точно. Молод, хорош собой, на породистом коне и одежда богатая. Приезжал вечером, уезжал утром, оставлял богатые подарки, которые всю семью вытащили из нужды, а потом, когда у юной Дирре Снольф начал расти живот, пропал. Дирре молчала о нем, как деревянная кукла, и к младенцу, родив, подходила только по настоянию матери, чтобы покормить. Соседи злорадно жалели, а когда выпытать, кто же обрюхатил и бросил «бедную девочку», не смогли, начали поливать грязью.
И как дальше сложилось бы — неизвестно, только через два месяца в деревне объявился Рольф Эйнарсон, немолодой уже воин из дружины того самого тана, к сыну которого через пятнадцать лет подастся его приемный сын. Соседям он быстро заткнул рты, взяв Дирре в жены без всякого приданого и заявив, что ее ребенок — его ребенок. Волки, мол, волчью кровь чуют и мнения дворовых шавок не спрашивают.
И если б через десять лет он не погиб на охоте, в голодный год добывая матерого медведя, жизнь Эйнара, названного в честь деда, как и положено старшему сыну, пошла бы совсем иначе. Но уж как пошла… Приемного отца Эйнар всю жизнь в мыслях звал родным, мать тоже простил, но за спиной слышал дразнилки сверстников про блохастый хвост и подзаборного ублюдка. В Волчьей Сотне он долго боялся, что все выплывет и от звания ублюдка он не отмоется уже никогда. Потом понял, что здесь и вправду важнее кровь, так что в их глазах стыдиться ему следует скорее невийской своей половины, чем вольфгардской, какой бы она ни была. А в Дорвенанте о его происхождении вовсе никто не знал.
Но Эйнар на всю жизнь запомнил свой дикий страх, когда Мари мяла передник, признаваясь,
