Бросил на землю кроссовки, вскочил в них, чтобы не уколоть ноги о предательский камень или сучок, что заставит его охрометь. Времени на одевание не тратил – прижимая к себе вещи, ринулся к забору, отделявшему подворье от улицы, подскочил к калитке, нашарил щеколду, сдвинул ее, стараясь не шуметь, – и со всех своих надежно защищенных ног понесся к рощице, которая темнела в лунном свете на окраине деревни.
Если повезло и Верьгиз спит, у Трапезникова есть некоторое время на бегство. Но сколько останется этого времени до тех пор, пока Верьгиз, Волк, Чертогон, пока этот поганый колдун не проснется и не бросится в погоню вместе с этой… с той… с тем чудищем, которое изображало из себя Валентину?
Мысль о ней заставила Трапезникова остановиться.
– Я спятил, – пробормотал он. – Этого не может быть! Мне померещилось!
Ночной холодок взбодрил его, вернул ясность мыслей. Все вокруг было так обыкновенно, так прозаично! Черное небо, яркая луна, четкие очертания домов, темнота рощицы чуть поодаль, слабо белеет дорога… По ней можно удрать.
А как же Валентина? Что она делает сейчас? Как теперь объясниться с ней? Как объясниться с Верьгизом?! Если удрать, он подумает, что Трапезников просто не хотел с ним расплатиться.
Зябко передернувшись, Трапезников оделся, проверил содержимое карманов: повезло, ничего не потерял. И наличка, которую он приготовил для расчета с Верьгизом, тоже на месте.
Может быть, пойти да положить деньги на крылечко? Придавить камушком или веткой – и дернуть восвояси? А Валентине потом позвонить…
Стало стыдно. Нет, ее бросать нельзя!
Реальное и невозможное мешалось в его голове, толклось в ней, било в виски до боли. Все жуткие видения пресекались, словно перечеркивались, единственным разумным доводом: этого не может быть! Ему померещилось!
Внезапно в тишине раздались легкие торопливые шаги. Кто-то приближался к Трапезникову.
Насторожился, всмотрелся…
По дороге шел человек. Через несколько секунд Трапезников с облегчением понял, что это не Верьгиз. Кто-то очень худой, высокий, в болтающемся на плечах пиджаке и с портфелем в руке.
Мужчина какой-то. Странно – шаги легкие, почти неслышные, как у ребенка…
– Сигареты есть? – тихо спросил незнакомец, подойдя.
Он отчетливо картавил, и Трапезников удивленно прошептал:
– Назаров? Это вы?
Тот странно дернулся всем телом: не то плечами пожал, не то кивнул.
– Закурить бы… – раздался тихий голос.
– Слушайте, я видел вашу машину на обочине, – проговорил Трапезников, – почему вы ее до сих пор не забрали?
– Закурить… – еще тише повторил Назаров. Можно было подумать, что у него из-за отсутствия никотина силы кончаются.
– Вот, есть сигареты! – обрадовался Трапезников, выхватывая пачку и зажигалку. Протянул Назарову.
Тот, неуклюже придерживая портфель, вытащил сигарету из пачки трясущейся рукой, но пачку сразу выронил.
– Помоги-ка, – прошелестел Назаров, с трудом поднимая руку с сигаретой и поднося ее ко рту.
Видимо, щелкнуть зажигалкой у него уже не было сил, да и портфель мешал.
Трапезников щелкнул колесиком и поднес огонек к кончику сигареты, которая плясала в дрожащих пальцах Назарова.
В то же мгновение тот бросил сигарету и резко подался к Трапезникову.
Трапезников выронил зажигалку, отпрянул от тянущихся к нему длинных, жадно пошевеливающихся пальцев, норовивших вцепиться ему в лицо, и кинулся невесть куда не разбирая дороги.
А следом доносились легкие, почти невесомые шаги Назарова… у которого не было лица, а вместо него было белое сплошное пятно без глаз, носа, рта!
А если бы его пальцы вцепились в лицо Трапезникова, он тоже стал бы таким?!
Ужас помутил рассудок!
Трапезников пролетел, ничего перед собой не видя, рощицу – подлесок трещал оглушительно! – и каким-то чудом остановился, едва не налетев всем телом на покосившийся крест.
Да он примчался на кладбище!
Кресты, кресты, заросшие могилы…
Оглянулся – тот, жуткий, безликий, медленно продирался сквозь подлесок, почти не издавая шума, – нет, не продирался, а просачивался между тоненькими стволами и кустарником, не выпуская портфеля из руки.
Трапезников бросился было вперед, но едва не угодил в разрытую могилу, еле удержался на краю.
– Да ты спрячься тут, спрячься, – хихикнул кто-то совсем близко.
Он обернулся, дрожа с ног до головы.
Какая-то низенькая толстая старуха – поперек себя шире! – стояла невдалеке. Луна освещала ее бледное лицо, но это было лицо, пусть уродливое, распухшее, но не жуткое неразличимое белое пятно, как у Назарова!
– Устал, внучок? – участливо спросила старуха. – Да ты ляг, отдохни! – И она гостеприимно показала на могилу.
– Держи его, бабка Абрамец, – зашелестел сзади голос Назарова. – Держи его!
Однако бабка только распялила в жуткой ухмылке беззубый рот, буркнула:
– Ишь, раскомандовался! Надо тебе – ты и держи! А меня пускай Ромка попросит! Хорошенько попросит, а то больно много воли взял! – и пошла по кладбищу, пошла… не касаясь земли.
Трапезников не смотрел вслед – Назаров своей дрожащей походкой подобрался совсем близко. Протягивал к нему руку, тряс кончиками пальцев, а в другой по-прежнему болтался портфель…
Трапезников развернулся и огромным прыжком перемахнул могилу, в которую его приглашала эта, как ее там, «бабка Абрамец». Ломанулся, не глядя, сшибив один или два подгнивших креста, чуть не съехав в просевший могильный провал, но все же каким-то чудом прорвался на противоположный конец кладбища. Невдалеке, за сквозной рощицей, виднелась дорога, к которой он и проломился, а потом понесся по ней огромными скачками, не вполне понимая, куда бежит, в какую сторону, к Арзамасу или от него.
Через несколько минут, впрочем, оказалось, что он бежит опять к Сырьжакенже. Как нарочно! Будто бес его привел на то же место! Будто леший закружил, заморочил!
А ведь здесь могло быть всякое, он это прекрасно понимал. И лешего встретишь, и беса, и еще кого пострашней!
Хотя что могло быть страшнее Валентины с червяком, выползающим из щеки?!
Трапезников прянул с освещенной луной дороги к ближайшему забору, скрылся в его тени, приводя в порядок дыхание и озираясь. Если вернуться, попадешь на кладбище, а там Назаров и бабка Абрамец. Если мчаться вперед, не миновать пробежать мимо ворот Верьгиза.
Спит он? Или нет? Знает о побеге Трапезникова? Если не спит, в ловушку попадешься только так!
И тут, словно отвечая ему, ворота распахнулись – нет, не сами собой: створки растащил в разные стороны мужичонка среднего роста.
Гарька, что ли? Пастух, друг детства Чертогона? Похоже на то!
Через минуту из ворот вырвался большой белый джип «Чероки». В спешке с силой чиркнул о не до конца отведенную воротину, резко тормознул. Из салона выскочил Верьгиз все в том же диком балахоне, с болтающимся на шее чертовым когтем (называть эту штуку белемнитом Трапезников уже не мог!), бросился
