Глэдис демонстративно задумалась на некоторое время.
– Что ж, наверное, это и могло бы произойти. Но я не уверена, что мне действительно хотелось бы прожигать жизнь с парнем в комбинезоне. К тому же скучный старина Билл Ормерод, как пели вчера «Kinks» – ты покорил мое сердце. Так что давай, иди, поцелуй меня, пока Даррен спит.
Это воспоминание сияет в ее памяти, как звезда в ночном небе, но Глэдис совершенно не помнит, в связи с чем она вообще начала думать об этом. Она рассуждала по поводу того, что дети сейчас понятия не имеют, на что способны люди старшего поколения. На что они были способны. И какую они прожили жизнь. Глэдис тогда было всего двадцать пять, когда она отправилась в Бикершо с годовалым ребенком в коляске, слушать выступления рок-групп и смотреть на хиппи, куривших марихуану. Она была способна на многое. Она и сейчас способна на многое. Ее взгляд останавливается на кипе коричневых конвертов. Билла нет рядом с ней, и Даррена нет, и этого чертова принца Алуйси тоже нет. Глэдис должна действовать сама. Элли сказала ей не выходить из дома, но ведь ей стукнет семьдесят один год в следующий день рождения. Так что это она должна заботиться обо всех. Да и что плохого с ней может случиться? Она живет в Уигане всю свою жизнь. И она же не ребенок. Она сможет справиться со всем этим. Она должна справиться. Глэдис отправляется за своим пальто. На улице тепло и сыро для января. Той весной, когда она ходила в Бикершо, тоже было тепло и сыро. Сейчас говорят, что раньше лето было жарким, а зима холодной. Но люди помнят только самые хорошие и самые плохие времена. А все, что между ними – теплое, сырое и обыкновенное, пока не происходит что-нибудь необычное.
13
1800 градусов по Фаренгейту
Лето 1988-го выдалось дождливым и серым, но Томаса Мейджора это не волновало. Школа была позади, выпускные экзамены тоже. Ему восемнадцать лет, и в сентябре он отправляется на учебу в университет Лидса. Длинные каникулы ползут с приятной скоростью улитки.
И еще Томас влюблен.
Более того – и он не перестает этому удивляться, – эта любовь взаимна.
Ее зовут Лора, и они неразлучны с Рождества, когда, развеселившись от рома с колой, она вытащила его на танцпол на вечеринке, куда Томас зачем-то отправился несмотря на свое полное нежелание. Они танцевали под «Stop Me If You’ve Heard This One Before» группы «The Smiths»: вернее, это Лора танцевала, выделывая замысловатые движения на полусогнутых ногах и зажав в кулаках рукава наполовину сброшенной кофты, а Томас всего лишь неуклюже раскачивался, не попадая в такт музыки. Когда песня закончилась, Лора попросила заказать ей напиток, а потом полчаса пламенно критиковала Тэтчер. Она такая пылкая, и умная, и забавная, и очень, очень привлекательная. Даже сейчас, летом, Томас думает о том, когда же наконец упадет пелена с ее глаз и она посмотрит на него, хмурясь и недоумевая, как так получилось, что одна пьяная ночь, закончившаяся поцелуем у дверей магазина с опущенными ставнями, могла так затянуться. Однако ничего подобного еще не произошло, и они оба подали документы и были приняты в университет Лидса: Томас – изучать химическую инженерию, а Лора – историю и политологию.
Когда Томас поднимается в то утро, идет дождь, как и все лето, но его это нисколько не огорчает. В кухне-столовой мама моет посуду и слушает окончание утреннего шоу на «Радио 1». Томас плюхается за кухонный стол и смотрит на стоящую у раковины маму: оранжевая юбка делает ее нижнюю часть практически незаметной на фоне кухонных шкафчиков из темной сосны. Утреннее шоу ведет Саймон Майо, который не слишком нравится маме – она не понимает, почему они убрали оттуда Майка Смита. В глубине души Томасу нравится Майо, хотя он молчаливо принимает ту истину, которую открыла ему Лора, что слушать «Радио 1» до начала вечернего шоу Джона Пила вообще «фу». Саймон Майо ставит «Heatwave» Марты Ривз и Ванделлас. Томас не слышал раньше эту песню и потом, после того что произошло в этот день, уже никогда не мог ее слушать.
«Остается только надеяться, что погода побалует нас жарой», – говорит мама Томаса. Терезе Мейджор лишь немного за сорок, но она выглядит старой и морщинистой – и это с тех пор, как два года назад умер отец Томаса. На похоронах она отвела его в сторону и спросила: «Скажи наконец, что произошло между вами? Вы же всегда были так дружны, когда ты был маленьким».
Два года назад, летом 1986-го, они стоят возле увенчанного куполом здания крематория на кладбище Кавершама, Хенли-Роуд, в ясный солнечный день. Собирается внушительная толпа людей – Фрэнк Мейджор был бы весьма доволен масштабом. Томас хмуро вглядывается во все лица. Здесь ли она? Та женщина, которая была тогда с отцом в машине у кинотеатра? Большинство присутствующих ему даже незнакомы. Среди них много женщин, и Томас думает о том, не отметился ли Фрэнк Мейджор с ними со всеми, если коллекционировать любовные интрижки в браке было для него таким же обычным делом, как строить планы о покупке новой машины, строительстве оранжереи и переделке чердака.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, – отвечает Томас. Он одет в черные джинсы, черную футболку и куртку милитари.
– Нет, ты все понимаешь, – произносит Тереза Мейджор. Она крепко держит за руку Питера, которого одела в черный костюм и белую рубашку с галстуком на клипсе. Глаза у него заплаканные, с красными веками. Тереза выглядит измученной и бледной. – Вы же были с ним такими друзьями, когда ты был маленьким.
Томас говорит:
– Смотри, Питер, вон тетя Маргарет со своими детьми. Пойди поздоровайся с ними.
Питер грустно кивает и бредет в их сторону. Тереза смотрит на Томаса.
– Зачем ты это сделал?
– Потому что ему не нужно слышать то, что я собираюсь тебе сказать.
На мгновение Томасу кажется, что он сделает это – расскажет маме про тот жуткий день, день «Звездных войн». Однако вместо этого он произносит:
– Во мне никогда не было того, что отец хотел видеть в сыне.
Тереза, кажется, шокирована его словами.
– Ты говоришь что-то ужасное. Отец в тебе души не чаял.
– Да, пока не появился Питер. Питер больше похож на отца. Он любит футбол, и лазать по деревьям, и машины, и прочие мальчишечьи дела. Отец никогда не понимал меня. Никогда не принимал всерьез мои увлечения. Не интересовался наукой, не любил музыку, не читал книги. Он считал меня странным. В его глазах я был размазней. По-моему, он подозревал, что я гей.
Тереза смотрит на здание крематория.
– Даже если бы это и было так, для
