Хоть зрелище и выглядело странным, Сенлина в первую очередь покорили не сам город в бутылке и не до нелепости огромные улитки, а громадная железная карусель, которая вертелась посреди публичной галереи. Его привлек туда запах шиш-кебаба. Он купил два вертела с кусочками мяса и, расплачиваясь, по привычке спросил продавца, не видел ли тот недавно женщину в красном шлеме. От его вопроса небрежно отмахнулись, словно слышали такое уже сотни раз за последние дни. Козлятина на вкус была хороша, но, наверное, голод делал ее лучше, чем в действительности.
Жуя, Сенлин наблюдал за десятками взрослых мужчин, которые катались на черной карусели. Они выглядели такими же веселыми, как его ученики, когда их отпускали с последнего урока.
Карусель гремела, кружилась и рокотала, сотрясая землю. Она казалась древней, словно мельничный жернов. Двенадцать табуреток приварили к железному колесу, и под каждой имелись педали, как будто снятые с велосипеда. Если один ездок начинал крутить их медленнее, другие разражались подбадривающими криками и насмешками, вынуждая его вновь ускориться. Работая вместе, они двигали карусель, хотя ее медленное и тяжелое вращение не очень-то соответствовало неистовым усилиям ездоков. Это казалось странным времяпрепровождением для взрослых мужчин, пока Сенлин не увидел, как на коническом выступе в центре карусели пробудился фонтан. Вода каскадом заструилась по склону конуса к желобу, расположенному на уровне подбородка сидящих мужчин, и вспенилась в нем. От желоба ко ртам тянулись трубочки цвета слоновой кости, и ездоки принялись пить из этих закрепленных соломинок с большим удовольствием, не переставая крутить педали.
Сенлин слизал с губ жир от козлятины. Он не мог вспомнить, когда в последний раз так хотел пить.
И стоило подумать о том, что он достаточно отчаялся и готов погнаться за каруселью, попытаться запрыгнуть туда, где вертится фонтан, как вся машина содрогнулась от громкого и тяжелого удара и остановилась. Мужчины на ней едва успели нетерпеливо вскрикнуть, как весь диск завращался в обратную сторону. Он вертелся так быстро, что сгорбленные спины ездоков слились в размытую полосу. Желоба выплеснули наружу косой дождь. Некоторые зрители бросились врассыпную, чтобы не промокнуть, в то время как другие открыли рты, пытаясь поймать хоть что-то из расплесканного фонтаном. Всплеск жидкости угодил и в лицо Сенлину. Он попробовал едкую влагу, стекающую по щекам. Это была не вода. Это было пиво.
Внезапно один ездок потерял хватку, и его вышвырнуло с сиденья. Он сперва взлетел, а потом покатился по каменным плитам, которыми вымостили галерею. Проходившему мимо туристу пришлось отпрыгнуть, чтобы его не сбило с ног. Карусель, похоже, истощила накопленную энергию вращения и с щелчком замерла, словно часы, в которых кончился завод. Оставшиеся одиннадцать ездоков неуверенно сошли с нее. Они двинулись прочь на подгибающихся ногах, шатаясь, и их места вскоре заняли другие.
Охваченный сопереживанием, Сенлин бросился к упавшему ездоку. Еще не перевернув несчастного, по изодранному воротнику и вони он понял, что это нищий. Сенлин перевернул его на спину, глаза мужчины были закрыты; челюсть безвольно свисала, демонстрируя большей частью беззубый рот. Не убило ли его падение?
Но глаза мужчины резко открылись, и он испустил в лицо Сенлина вздох, вонючий, словно плевательница. Он не умер, просто был пьян. Вздох перешел в громкий гогот. Он схватился за пиджак Сенлина, чтобы встать, но сумел лишь оторвать лацкан целиком. Они оба уставились на обрывок вельвета, который нищий держал в кулаке. Пьянчуга безуспешно попытался приделать лацкан назад.
Сенлин с внезапной ясностью понял, что он не в состоянии спасти этого человека или, если уж на то пошло, кого-то еще. Стой они бок о бок на улице, вряд ли кто-то отличил бы их друг от друга. Всего лишь три дня после поезда, а он уже выглядит как попрошайка.
Его жена пропала. Надо взять себя в руки. Он же директор школы, в конце концов.
Под улитками и водопроводом раскинулся город трактиров, магазинов, ночлежек и коттеджей. Их неровные и рябые стены в большинстве своем были саманные, глинобитные или из рассыпающегося черного цемента. Газовые лампы погружали город в тусклые сумерки. Толпы были не такие многолюдные, как на Рынке снаружи, но такие же пестрые. Вот прошла женщина в платье с оборками, повиснув на руке хорошо одетого джентльмена, и оба благоухали ароматической смесью и воском для укладки волос. Через секунду мимо уже ковылял пилигрим в лохмотьях неопределенного цвета, воняя, словно торговец рыбой в августе. Сенлин что угодно отдал бы за славный очищающий морской бриз! Тут и там надежные сооружения высились как деревья среди камышей. Красные кирпичные фасады магазинов и гильдейских домов придавали улицам некое подобие респектабельности; в остальном архитектура выглядела довольно жалко.
Сенлин не мог не разочароваться: он ожидал увидеть блистающий центр культуры, а не это. Цоколь, при всей своей тусклости, выглядел портовым городом, куда моряки приходили, чтобы вспомнить, как шагать по твердой земле. Чего стоят только вездесущие пивные фонтаны! Ему попалось еще шесть после того, первого. «Популярный путеводитель» описывал атмосферу Цоколя слегка туманно, представляя этот уровень башни в виде чего-то вроде дружелюбного преддверия более привлекательных достопримечательностей наверху, но даже это оказалось преувеличением. Сенлин утешался, думая о Цоколе как о сенях башни. Здесь полагалось сбить грязь с ботинок, прежде чем войти в священные залы этажом выше.
Вдали, поднимаясь в точности из центра Цоколя, от улиц к куполу потолка тянулась белая колонна. Мраморный шпиль напоминал маяк – не только ввиду внушительных размеров, но и по ощущению надежности, которое внушала конструкция. Это был первый элемент архитектуры, казавшийся достаточно грандиозным. Даже улитки его не тронули. Он узнал колонну из описания в «Путеводителе»; это – лестница на второй уровень Вавилонской башни.
У Марии куда лучше получалось походя справляться с недостатками мира, поэтому она была неукротима и ее мало что могло разочаровать. Наверное, она нашла громадных улиток и пьяные карусели очаровательными.
Сенлин мельком увидел свое отражение в витрине магазина. Его обычно тщательно причесанные волосы теперь торчали во все стороны, как размочалившийся канат; его костюм выглядел кухонной тряпкой с карманами. Уж его-то Мария вряд ли нашла бы очаровательным.
Ничего не поделаешь. Нужен новый костюм.
Через полчаса Сенлин в примерочной портновской лавки рассматривал себя в настенном зеркале, одетый во все новое. Он выбрал костюм, который показался практичным, хотя на самом деле тот очень смахивал на униформу
