Но отклонение от ритма оказалось возможным: это пограничное состояние, ни там, ни здесь. Самоубийцы, разбившие часы своей жизни вдребезги, потому что они показывают неверное время. Она никогда не слышала в биении пульса Якоба, что он скоро умрет. Может, поэтому и не верила в его бредни о самоубийстве…
«Слишком долго, слишком долго ждать! — заклиная, шепчет Якоб в ее голове. — Я сам, сам все сделаю! И никого не спрошу!».
В тот злосчастный день, сидя на бордюре и не желая возвращаться в ненавистную квартиру, в которой гремел его похоронный марш, она ощутила момент его ухода, когда он отдался чувству необратимости и страха. Но она не слушала себя годами, отмахивалась от каждого предчувствия. Теперь это мракобесие наконец ее догнало и начало самовольно вести вместо разума. Якоб всегда говорил ей, что она только прикидывается уравновешенной умницей.
«А внутри у тебя такая же пропасть, как и во мне. Ты просто не подходишь к ней близко».
Эти мысли оставляли в душе тяжелую смуту. Алиса все чаще всматривалась в свое отражение и безмолвно говорила с собой:
«Я знаю больше других, но это не делает меня счастливее. Я вообще не понимаю, что делать с этим… Но раз оно во мне, то может, я совладаю? Что, если предчувствие смерти равносильно ее предупреждению? Или я — просто самоуверенная дура…».
Якоб маячил за спиной и прижимал палец к губам. Якоб знал, но не мог сказать. А ответ был где-то рядом, за толщей стекла.
***У этих дней, походящих на затянувшийся плохой сон, была и светлая сторона — письма Люка.
Их накопилось больше двадцати. Алиса уже знала каждое наизусть, но ей все чаще казалось, что он куда-то от нее ускользает. Буквы истончаются, и за их узором вдруг вырисовывается странная пустота.
Она не задавала лишних вопросов, не называла вещи своими именами и не просила больше, чем получала. Но все равно ждала, что случится какое-то чудо — появится Оля и втащит ее за руку в мир-маскарад, где за черной помадой и подведенными глазами прячут истинные лица, или Люк сам выпрыгнет перед ней, как кролик из шляпы, — фокус-покус, Алиса…
Для него хотелось сделать больше. Не дать ему раствориться в этом котле славы, денег и наигранных страданий.
«Если бы я могла, то заперла бы тебя в твоем чертовом особняке, пока мир не забудет твое имя», — размышляла она, перебирая письма, в которых спасалась от оживающих ночных кошмаров.
Но май прошел и первая неделя июня внезапно обернулась безмолвием. Конвертов с посланиями больше не было. Могила Якоба потеряла свой смысл вдвойне. Там не было ни его, ни Люка.
Алиса застыла на пугающей развилке между тем, что уже отжило свой век, и тем, что так и не началось.
«Да где же ты, Янсен? Пиши мне, говори со мной, веди меня, раз взялся», — в панике думала она, а потом ловила себя на мысли, что становится похожей на Якоба, который когда-то так же вцепился в нее.
Как и прежде, она сидела перед надгробием, скрывая лицо за упавшими волосами, и чувствовала себя по-настоящему покинутой. Без слов Янсена казалось, что ее оставили и живые, и мертвые.
До него же было не добраться. Она даже не знала, в Германии он или нет.
Осталось только короткое напутствие на загадочное «после»: не приходить к этой могиле, когда он почему-то перестанет ей писать. Алиса смотрела, как небо хмурится над кладбищем, и ей хотелось по-детски разреветься раньше него. Потому что она внезапно поняла, что закончила тем же, с чего начала, — белым крестом и письмом, оставшимся без ответа.
Сидеть тут больше было незачем. Алиса медленно направилась к остановке. За спиной сползались тучи, и в вышине прогремел гром. Невесомый айпод сам прыгнул в руку, хотя на самом деле ничего не хотелось слушать. Но пальцы по инерции нажали на «шаффл», и в уши полилась музыка, в которую вдруг вплелось и ее настроение.
Старина Дэвид Боуи.
Алиса слушая его, и ей, довольно немузыкальному и неартистичному человеку, казалось, что она говорит со старым другом, который ее понимает.
В этот раз его слова звучали особенно проникновенно, он почти обращался… к ней:
Seeing more and feeling less,
Saying “no”, but meaning “yes”.
This is all I ever meant.
That’s the message that I sent.
I can’t give everything away[18].
…Алиса поняла, что водитель автобуса уже давно машет ей, а она нерешительно замерла на подножке.
— Тут либо вперед, либо назад! — На нее уставились раздраженным взглядом, и она спешно запрыгнула, на ходу показывая свой билет.
«Это послание, которое он отправлял… — эхом отозвалось в ее мыслях. — Он никогда не имел в виду “нет”. Нам надо увидеться снова. К черту письма. Сколько нам лет вообще?».
«Ты не можешь растратить все впустую», — укоризненно повторял в ушах Боуи.
«Ну, тогда я поеду в Грюневальд, — решила Алиса, — чтобы спросить его… об особом способе».
***Когда Алиса действительно осознала, что делает, рука уже уверенно давила на кнопку звонка. К ее удивлению, охраны вокруг дома не было, как и патруля фанаток. Металлические ворота казались закрытыми, но только на первый взгляд.
Можно было спихнуть происходящее на Дэвида Боуи или на собственное безумие, но результата изменить уже нельзя. Она стояла перед его дверью.
Его жилище выделялось среди соседних домов вычурностью и мрачным дизайном. Как и в прошлый раз, особняк подавлял своей массивностью. Алиса глядела на него снизу, чувствуя себя крошечной и незначительной, а облака внушали необъяснимую тревогу. Кажется, скоро снова будет дождь. Обещание этого застыло в воздухе.
«Как можно одному жить в таком огромном доме?»
Звонок надрывался, а поток здравых мыслей походил на разморозку. Запоздало она подумала, что Люк мог быть вовсе не здесь, а на каких-нибудь гастролях, вечеринке, в студии…
Был миг этого ожидания на пороге, когда она еще могла уйти. Алиса уже хотела развернуться и убежать, как хулиганистый подросток,
